весьма ему свойственных. Болтовня его бывала, правда, и забавной, ибо отказать ему в уме было никак нельзя. Он был не глуп, а безумен, пристрастие же к выпивке еще более расстраивало тот скромный разум, каким он был наделен».

Часть IV

«Время пришло!»

41

Панин, Орлов и смерть Елизаветы

Здоровье императрицы стремительно ухудшалось. Екатерина размышляла над своим политическим будущим. Ни у кого не оставалось сомнений в том, что Елизавета не станет менять наследника престола и Петр будет императором после смерти своей тетки. Екатерина оказалась совсем одна, все ее друзья и политические союзники были удалены от нее. Канцлера Бестужева отправили в позорную ссылку. Генерал Апраксин также оказался опозорен и вскоре умер. Хэнбери-Уильямса, английского посла, вынудили вернуться на родину, и на тот момент он отошел уже в мир иной. Ее любовник, Станислав Понятовский, отбыл в Польшу – о его возвращении не могло быть и речи. Зная о полной политической некомпетентности Петра, Екатерина постоянно думала о том, какую роль она сможет играть во время его правления. Возможно, в качестве жены и советника она могла бы выполнять прежние функции, как в свое время, оказывая ему содействие в делах Гольштейна. Но если бы Петр вознамерился жениться на Елизавете Воронцовой, то Екатерине не оставалось места в их союзе. Если же право наследования перешло бы от Петра к Павлу, она могла бы оставаться регентом до тех пор, пока мальчик не повзрослеет. Временами Екатерина мечтала и о том, чтобы однажды самой сыграть главную роль в политическом спектакле. Будущее Екатерины представлялось весьма туманным, и в любом случае она должна была обзавестись союзниками.

Люди тянулись к ней. Одним из них, как ни странно, являлся Иван Шувалов – фаворит умирающей Елизаветы. Он начал так явно оказывать великой княгине знаки внимания, что это вызвало подозрение – не хочет ли он сыграть ту же роль в жизни будущей императрицы, которую играл и в жизни Елизаветы. Но она привлекала и других, менее расчетливых сторонников, чьи помыслы не были столь очевидными. В конце концов, она сблизилась с тремя очень непохожими людьми. Одним из них был ловкий, изощренный дипломат; другим – молодой герой войны; а третьей – страстная и пылкая женщина. Они вышли из разных кругов общества, сильно отличались друг от друга характерами, однако имелась у них и одна общая черта – все они были русскими, что представлялось довольно полезным качеством для немецкой женщины, в которой не текло ни капли русской крови.

Самым старшим был дипломат, сорокадвухлетний граф Никита Панин. Он являлся протеже Бестужева и безболезненно пережил падение своего патрона, поскольку в то время отсутствовал в России. Сын одного из генералов Петра Великого, Панин родился в Данциге в 1718 году, получил образование за границей и вернулся на родину, чтобы служить в гвардии. В двадцать девять лет Бестужев назначил его российским послом в Дании. Через несколько лет его перевели в Швецию, где он служил послом в течение двенадцати лет. В Стокгольме Панина считали образованным, утонченным, свободомыслящим русским, что было большой редкостью для тех лет. Панин верил в политику Бестужева, выступавшего за союз с Австрией и Англией против Пруссии. Когда после падения Бестужева Шувалов и Воронцов заключили союз с Францией, Панин все еще находился в Стокгольме и не уступил их требованиям поддержать новый альянс. Он занял противоположную позицию, ушел в отставку и летом 1760 года вернулся в Санкт-Петербург. Елизавета, ценившая его выдающиеся способности, оградила его от нападок Воронцова и Шувалова и назначила камергером и старшим наставником ее любимого Павла. Таким образом, она определила его на защищенный от политических нападок пост, который не только поднял его престиж при дворе, но и вызвал в нем самом сильный интерес, касавшийся престолонаследия. Неудивительно, что Петр оказался недоволен назначением Панина. «Пускай пока мальчик остается под присмотром Панина, – ворчал он. – В скором времени я постараюсь, чтобы он получил подготовку как настоящий солдат». Панин, знавший о враждебности Петра, в то же самое время проникся вполне обоснованной симпатией к Екатерине, которая была ему гораздо ближе и по характеру, и по уровню образования. Однако у этих двоих – великой княгини и наставника ее сына – оказались разные взгляды на будущее страны. Панин считал, что Петр не подходит на роль правители, и ему необходима замена, а потому желал, чтобы маленький Павел занял трон императора, а Екатерина стала бы его регентом. Екатерина делала вид, будто согласна с Паниным: «Я с большим удовольствием буду матерью, чем женой императора», – говорила она ему. На самом деле ей не хотелось подчиняться своему ребенку; она сама метила на российский трон. Панин решил стать союзником Екатерины, поскольку ее связывали дружеские отношения с его патроном, Бестужевым, и она поддерживала их даже после того, как бывший канцлер впал в опалу. Кроме того, по мнению Панина, участие великой княгини в управлении страной предпочтительнее, нежели восхождение на трон Петра III. К тому же Екатерина разделяла его интерес к политической теории Просвещения, и он желал увидеть в России просвещенную монархию, воплощавшую в реальность теорию Монтескье. Панин знал, Екатерина являлась надежным человеком, с ней можно было свободно обсуждать все его идеи, ничего не опасаясь. Они вместе разрабатывали план действий, в котором оказывалось слишком много неизвестных. Но уже тогда между ними установилось полное взаимопонимание.

Вторым союзником Екатерины стал герой войны с Пруссией Григорий Орлов. К 1758 году Фридрих Прусский приложил все усилия, чтобы защитить свое королевство от трех могущественных противников: Австрии, Франции и России. В августе того же года русская армия численностью в сорок четыре тысячи человек под командованием генерала Фермора перешла границу Пруссии и 25 числа разгромила Фридриха с его тридцатитысячной армией около города Цорндорфа. Эта девятичасовая битва стала одной из самых кровопролитных в восемнадцатом веке: более десяти тысяч человек были убиты с обеих сторон. Фридрих признавался, что потерял больше трети своей армии. После столь яростной битвы он и его солдаты прониклись особым уважением к русским. Один из прусских офицеров писал впоследствии, что «ужас, который наши враги внушили нашим войскам, не поддавался описанию». После жестокого сражения обе стороны объявили себя победителями, и оба лагеря отслужили благодарственные молебны, однако в течение двух дней ни одна из обескровленных, израненных армий не двинулась с места. На поле боя все еще стреляли пушки, и время от времени происходили короткие схватки между кавалерийскими полками, но ни Фридрих, ни Фермор так и не смогли одержать победу.

Среди прусских офицеров, попавших в плен при Цорндорфе, был личный адъютант Фридриха, граф Курт фон Шверин, племянник прусского