Как и в странах третьего мира, новый средний слой пополнялся за счет менеджеров транснациональных корпораций, порой за счет рабочих, экспортных отраслей. При крайне низкой цене рабочей силы в России (5—10% от западного уровня), расходы компаний на управление и маркетинг зачастую превосходили европейские. С одной стороны, раздутый и чрезмерно дорогой управленческий аппарат снижал эффективность компаний (это относится к предприятиям как отечественного, так и транснационального капитала). Но с другой стороны, он же способствовал расширению социальной базы режима. Создавалась и видимость возникновения внутреннего рынка.

Решающую роль в развитии нового среднего слоя сыграл рост спроса на различные услуги для богатых. Услуг в самом широком смысле — от обслуживания счетов в коммерческих банках до идеологического обслуживания в прессе и на телевидении. Производственно-менеджерские группы в отличие от Запада в русских средних слоях были представлены слабо.

Хотя жители «русского Люксембурга» получали свои доходы, в конечном счете от новых русских, олигархов или государства, сами они, будучи в большинстве людьми динамичными, образованными и профессиональными, были уверены, что своим преуспеванием обязаны только самим себе. О том, что все в обществе взаимосвязано и честные доходы неотделимы от бандитских расходов, они предпочитали не думать. Разве хороший парикмахер, повар или программист обязаны знать, откуда деньги у их клиентов? Мало того что жители «русского Люксембурга» считали, что творящиеся в «большой России» безобразия к ним никакого отношения не имеют, они не испытывали к власти никакой благодарности и постоянно жаловались на царящую в государстве коррупцию, неэффективность и бюрократию. В свою очередь власть до определенной поры могла спокойно относиться к подобному брюзжанию, понимая, что люди на самом деле великолепно вписаны в существующую систему, а потому в переменах по большому счету не заинтересованы.

Именно средние слои считали себя «гражданским обществом», именно на них все больше обращали внимание политики, на их вкусы ориентировалась реклама товаров и политическая пропаганда, для них ставились спектакли и снимались фильмы.

В 1998 г. крах рубля ударил именно по этим слоям, лишив их счетов в прогоревших банках, приведя к закрытию многочисленных проектов в разных областях, кормивших целую армию специалистов. Но до того средние слои чувствовали себя довольно уверенно и искренне считали себя выигравшими в результате реформ[214].

КАТАСТРОФА

В конце 1997 г. западная деловая пресса была полна оптимистических прогнозов о предстоящем экономическом подъеме и даже «буме» в России. Вместо этого наступил катастрофический спад. Задним числом либеральные комментаторы пытались представить дело таким образом, будто финансовый кризис, вызванный неверными политическими решениями, спровоцировал падение производства. В действительности все обстояло наоборот. Развал производства, оказавшийся закономерным следствием неолиберальной политики, сделал неизбежным крах рубля. Уже в первом полугодии 1998 г., когда правительство России и МВФ продолжали делать оптимистические прогнозы, валовой внутренний продукт сократился по сравнению с тем же периодом прошлого года на 2%, промышленная продукция на 2,5%, сельское хозяйство упало на 3%. Причем не следует забывать, что спад производства в России уже задолго до того превысил масштабы Великой депрессии в США[215].

К лету половина предприятий в стране была убыточной. Задолженность по зарплате в масштабах страны выросла на 60%. При этом 11% трудоспособного населения были фактически без работы, а большая часть из них не получала и пособий. Даже тем, кому пособия полагались официально (не более четверти от общего числа людей, сидевших без работы), не платили в срок. У Государственного фонда занятости не было денег, пособия задерживались на полгода и больше. Поступления в бюджет стремительно падали, ибо налоги было собирать не с кого и не с чего. Август вообще оказался катастрофическим: спад промышленного производства составил 11,5% по отношению к тому же периоду прошлого года, а сельское хозяйство упало на 22,9%! Газета «Известия» вынуждена была констатировать, что «спад в промышленности и сельском хозяйстве бьет рекорды»[216]. Одновременно продолжался обвальный спад производства в нефтяной отрасли, скважины закрывались одна за другой. Компания ЮКОС даже предложила местным властям, если они хотят сохранить рабочие места, национализировать в свою пользу убыточные скважины.

17 августа 1998 г. рубль рухнул. Попытки удержать курс рубля провалились. К сентябрю, как отмечала The Moscow Times, рубль «падал быстрее, чем любая другая национальная валюта за последние годы... Индонезийские деньги обесценились на 84% за 12 месяцев, а российский рубль потерял 66,7% затри недели»[217]. Правительство Сергея Кириенко, просуществовавшее всего пять месяцев, сделало все то, что оно должно было предотвратить. Оно признало девальвацию рубля, ввело 90-дневный мораторий на выплату российскими фирмами долгов западным партнерам, а обслуживание ГКО было прекращено. В один день были уничтожены многомиллионные состояния. К финансовому кризису добавился политический.

Большинство неолиберальных комментаторов объяснило российских банковский кризис местной спецификой. Авторы, длительное время восхищавшиеся успехами приватизации в России, неожиданно открыли для себя «олигархический капитализм» и заговорили о том, что подлинное частное предпринимательство в России так и не родилось. Знаменитый финансовый спекулянт Джордж Сорос был более откровенен, признав, что «русский обвал выявил некоторые стороны международной финансовой системы, на которые раньше не обращали внимания»[218]. Чем более сложными оказываются цепочки взаимных обязательств, чем более они свободны от внешнего контроля, тем больше риск того, что ошибки одних приведут к краху других, в конечном счете разрушив всю чрезвычайно сложную и запутанную систему.

Олигархический характер экономики, сложившейся в ельцинской России, не подлежит сомнению. Парадокс, однако, в том, что в 1998 г. в России рухнул как раз наиболее глобализированный, наиболее «модернизированный» (по стандартам неолиберальных идеологов) и наиболее рыночный сектор. Западные финансовые спекулянты показали себя в этой истории не лучше русских олигархов. Крах 1998 г. был не только русской катастрофой. Он был поражением международных финансовых институтов.