Несомненно, однако, что Совет Народных Комиссаров не ставил свое обращение к немецким военным властям в зависимость от согласия или несогласия союзных правительств. В этом смысле политика Советской власти совершенно ясна. Не считая себя связанной формальными обязательствами старых правительств, Советская власть в своей борьбе за мир руководствуется только принципами демократии и интересами мирового рабочего класса. Но именно поэтому Советская власть стремится к всеобщему, а не сепаратному миру. Она уверена, что дружными усилиями народов — против империалистических правительств — такой мир будет обеспечен»[440].

Переговоры с Германией о перемирии начались в Брест-Литовске 20 ноября (3 декабря) 1917 года. В Советскую делегацию вошли: большевики А. Иоффе (руководитель), Г. Сокольников, Л. Каменев, М. Покровский; левые эсеры — А. Биценко и С. Масловский-Мстиславский. Секретарем делегации был в прошлом меньшевик-«межрайонец», с мая 1917 года большевик Л. Карахан.

Кроме того в делегацию входили: представитель от солдат Н. Беляков, представитель матросов Ф. Олич, калужский крестьянин Р. Сташков, рабочий П. Обухов[441].

На первом заседании представитель советской делегации предложил положить в основу переговоров советский Декрет о мире. Германская сторона заявила, что уполномочена обсуждать лишь военные, а не политические вопросы.

Советская сторона, несмотря на отсутствие на переговорах представителей стран Антанты, поставила вопрос о перемирии на всех фронтах — и Западном, и Восточном. Представители германского командования такую постановку вопроса отвергли, заявив, что речь может идти только о сепаратном перемирии, т. к. русская делегация не имеет полномочий на ведение переговоров от имени Англии и Франции[442].

На следующем заседании, 21 ноября (4 декабря), советская делегация изложила свои условия перемирия: срок соглашения — 6 месяцев; военные действия приостанавливаются на всех фронтах; немцы очищают Моонзундские острова и Ригу; запрещаются какие бы то ни было переброски немецких войск на Западный фронт[443]. Пункт о запрещении переброски германских войск подчеркивался особо, так как в противном случае в ходе переговоров были бы ущемлены интересы англо-французских союзников России[444].

Глава германской делегации генерал Гофман советскими условиями был шокирован. Он резко заявил, что такие условия могут предлагать только победители: «Достаточно, однако, взглянуть на карту, чтобы судить, кто является побежденной страной»[445].

Германия выдвинула контрпредложение: перемирие заключается на основе закрепления того положения, которое сложилось на фронте к началу переговоров, без дополнительных условий. В том числе вычеркивалось и условие о запрещении переброски войск. Советская делегация обратилась в Петроград за инструкциями. В ту же ночь СНК телеграфировал в Брест-Литовск: не подписывать перемирия, раз немцы отказываются принять пункт о перебросках[446].

22 ноября (5 декабря) советская делегация потребовала приостановить переговоры и объявила об отъезде в Петроград для консультаций ввиду выявившихся противоречий. Германию такое поведение Советов всерьез обеспокоило. Заключение перемирия на Востоке казалось делом решенным и чисто техническим, однако оппоненты совершено неожиданно проявили норов вплоть до готовности уехать из Брест-Литовска, не подписав вообще никаких бумаг.

Конечно, было бы абсурдным утверждать, что молодая советская дипломатия вела в данном случае тонкую внешнеполитическую игру. Российская делегация действовала с прямолинейностью пламенных революционеров. Но именно в силу этого ей удалось поставить Германию перед непростым выбором. В пользу Советов играли время и внтуриполитические процессы в странах Четверного союза.

Германия находилась в международной блокаде. В стране заканчивались запасы продовольствия и стратегического сырья, росло общественное недовольство. Еще хуже обстояли дела у ее союзников — Австро-Венгрии и Турции. В Австро-Венгрии к тому моменту уже начались продовольственные беспорядки. Разрешить внутренние проблемы можно было громкой победой на фронте, или хотя бы снижением давления, на Востоке, что позволяло бы Четверному союзу сконцентрироваться на западном ТВД.

В Германии боролись две точки зрения на решение восточного вопроса. «Ястребы» предлагали совершить молниеносный бросок на Петроград, после чего «Россия подписала бы мир на любых условиях». Умеренные требовали «приличного» мира с Россией (без броска на Петроград, но с сохранением завоеваний). Такой мир, по их мнению, позволил бы «поддерживать в народных массах уверенность, что Германия ведет справедливую войну». Обе стороны сходились в одном — нужно вынудить Россию к подписанию сепаратного мира с Германией, который «облегчил бы германской дипломатии игру на Западе»[447].

После Октябрьской революции Германия все еще готовила бросок на Петроград. Причем, в качестве цели этой кампании рассматривалась даже возможность возрождения в России династии Романовых[448]. С кем-то ведь нужно было подписывать мир — хоть «приличный», хоть «на любых условиях». И монархия Германии вполне логично полагала, что брат-монарх из российской правящей династии подойдет в данном случае даже лучше, чем республиканские власти.

Но тогда же стало понятно, что сил для выполнения броска может не хватить — сказывалась как обстановка внутри страны, так и тяжелое положение на Западном фронте. Вновь назначенный германский канцлер Гертлинг в своей речи в Рейхстаге заявил, что мирные предложения советского правительства в принципе приемлемы как основа для начала общих переговоров о мире[449].

Германии требовалось срочно разобраться с головной болью на Востоке. Собственно, этим отчасти и объяснялась та поспешность, с которой немцы согласились на переговоры в Брест-Литовске. Вторая причина была чисто агитационного свойства, и к ней мы вернемся позже.

Естественно, никто не ожидал столь принципиальной позиции от новоявленных российских властей — Советов. Немцы ождали увидеть в Брест-Литовске униженных представителей проигравшей стороны, вымаливающих мир, но никак не делегацию переговорщиков, смеющих выдвигать свои условия.

В иных обстоятельствах такие требования вызвали бы только смех. Но в данный момент, после отказа подписать перемирие и явной готовности делегации отбыть в Петроград, немцам было не до веселья. Они боялись упустить шанс. С одной стороны, представления о недолговечности большевистского режима в полной мере разделяли и немецкие власти. Власть Советов казалась им непрочной, и вместе с тем — никто не мог дать гарантии, что другое правительство, когда оно появится в России, продолжит с Германией столь нужные переговоры. С другой стороны, Антанта вполне могла додавить советское правительство, вынудить даже и его отказаться от переговоров. А это вновь срывало немецкие планы. Одним словом, существовала весьма серьезная обеспокоенность, что советская делегация просто не вернется после консультаций в Брест-Литовск, чтобы подписать договор.