Понятно, что после третьего открытия библиотеки я не выдержал и побежал туда с длинным списком книг, которые давно мечтал полистать. Компьютеры работали с перебоями. Каталога не было. Ни одной из нужных мне книг я, конечно, не нашел.

«Пока они на улице Ришелье, в старом здании», – говорили с горькой усмешкой сотрудники. «А что же здесь?» – удивился я. «Так, кое-что». – «И когда же будут книги? Столько лет прошло…» – «Еще столько же пройдет».

Привезено было из старой библиотеки лишь два процента книг: где ж тут было найти что-нибудь? Я обратил внимание на читателей – по большей части школьники. Но для них удобнее было бы получить штук сорок хороших, современных библиотек ближе к дому – за те же деньги. А ведь парижские студенты стояли в те годы в очереди у входа в университетские библиотеки, как мы когда-то часами стояли у московской «Ленинки». Правда, при столь утилитарном подходе не было бы «великой стройки социализма». Впрочем, это старый спор. Что лучше – пять сталинских небоскребов для богатых или пять новых микрорайонов для работяг?.. Два российских диктатора решали эту проблему по-разному – Хрущев и Сталин. Хрущев решил ее человечнее, зато все «великое» приписывают Сталину.

А в «великую библиотеку» уже водили экскурсантов. Слышался голос экскурсовода в вестибюле:

– Тут, внизу, будет когда-нибудь читальный зал для научных работников. Они будут сидеть лицом к саду. Для этого привезено сюда двести пятьдесят деревьев двадцатиметровой высоты, вырытых вместе с корнями и землей, так что вес каждого при перевозке составлял двенадцать – четырнадцать тонн…

Я вышел из вестибюля на улицу. Пока я боролся внутри с временным дефицитом печатной продукции, пошел дождь, и передвигаться по эспланаде стало невозможно. Дело в том, что строители покрыли всю эспланаду элегантным настилом из ценных сортов дерева, который под дождем становился очень скользким. Я поспешил на помощь двум сотрудницам, уже лежавшим на спине и честившим кого-то нехорошими словами. Убедившись, что недобрым словом поминают не меня, я помог им встать на ноги.

– Добираемся в буфет, за два километра, – сказала одна из них. – С опасностью вот… для жизни.

Вторая и в вертикальном положении продолжала свой диалог с незримым обидчиком. Я мысленно переводил ее реплики на русский и чувствовал, что перевод, как верно отмечал Мандельштам, сближает народы.

Иногда по воскресеньям, выбравшись из дома у себя в 13-м округе, я дохожу минут за пять до авеню Иври или авеню Шуази и сворачиваю к югу, в сторону кольцевой дороги и одной из южных городских застав – Иври или Шуази. Путь мой лежит через китайский квартал, парижский «чайна-таун», который возник здесь сравнительно недавно, в начале 70-х годов (хотя китайские семьи приезжали в Париж и раньше). Именно в 70-е построили в этом квартале многоэтажные дома-башни, соединили их бетонными площадями и площадками, тоннелями, галереями, коридорами. Поначалу башни стояли пустыми, и в них стали селиться семьи из Лаоса, Камбоджи, Таиланда и Вьетнама, по большей части вьетнамцы и китайцы. Вскоре после этого Франция приняла партию беженцев из Вьетнама и Камбоджи, и новоприезжие стали селиться поближе к землякам и родственникам. Я долго не понимал этой механики возникновения экзотических колоний в Париже, пока меня не просветил старый друг – художник Лев Ларский. Он уехал из Москвы в Тель-Авив и в ожидании жилья внес деньги в жилищный кооператив, строивший дом на окраине города. Однажды к ним в издательство пришел какой-то новый эмигрант – то ли из Бухары, то ли из Ташкента, и мой приятель посоветовал ему срочно внести деньги в тот же кооператив, где только-только начинали строительство. А когда мой друг въехал через год в новый дом, он обнаружил, что он был там единственный русский в окружении множества бухарских евреев. Их привел поселившийся по его совету человек из Ташкента.

Возвращаясь в южный парижский квартал Шуази, легко убедиться, что квартал этот стал азиатским, и хотя с безликой бетонной архитектурой не только что китаец, но и папуас ничего не смог бы поделать, там все же появилась кое-какая восточная атмосфера: китайские надписи, китайские запахи, бесчисленные китайско-вьетнамско-таиландско-лаосские ресторанчики, кондитерские, булочные, лавочки, лавчонки, мастерские, турагентства, менялы… По воскресеньям, когда по строгим (и неудобным) французским правилам (их блюдут не священники, а профсоюзы) все в городе закрыто, на авеню Иври открыты магазины, в том числе огромный супермаркет и магазин братьев Танг, где китайские семьи набивают провизией багажники своих машин – то ли для семьи на месяц, то ли для своих ресторанов на день-два. И, глядя на невиданные китайские овощи, приправы, чаи, макароны, понимаешь, как трудно было бы кормиться бедным (хотя и богатым) китайцам, если б не было у нас в «чайна-тауне» таких магазинов. Кормиться самим и кормить парижан: ибо китайские рестораны, которых в городе открылось превеликое множество, изменили кое в чем и привычки обитателей прославленной родины европейской гастрономии. Китайско-вьетнамская кухня оказалась и вкусной и изысканно-сложной, а рестораны китайские – дешевле французских. И как ни трудно уцелеть ресторану в условиях здешней жестокой конкуренции и не знающих удержу налогов, китайские рестораны выходят из борьбы победителями. Может, и оттого, что китайцы умеют работать всей семьей не просто добросовестно, но даже, можно сказать, исступленно, не щадя ни времени, ни сил. Конечно, не всякому из них бывает легко по приезде начать собственное дело, и не всегда их «первоначальное накопление» укладывается в рамки закона: читатели газет знают, что в «чайна-тауне» то и дело находят тайные мастерские, где новые иммигранты работают за бесценок, а хозяева не платят налогов, что случаются и хитроумные операции с перепродажей наркотиков, прибывающих в запаянных банках с экзотическими фруктами, но в целом десяток народов в «азиатских кварталах» уживаются мирно, работают много и внушают уважение окружающим.

Конечно, начинается новая жизнь в Париже нелегко. Для многих все начинается с нелегальной иммиграции. «Перевозчики» за тайную доставку в страну берут дорого. Потом приходится годами расплачиваться. Устроившись в Париже, глава семейства перетягивает к себе всю цепочку. Мало-помалу беспаспортные нелегалы все же получают право на жительство. В первую очередь – семейные. И особенно те, у кого дети родились уже во Франции. Китайские нелегалы получают документы чаще, чем другие. Дальше остается работать, платить налоги, учить детей, интегрироваться, учить язык. Многочисленные иммигранты из приморской провинции Вен-Цу приезжают не сильно грамотными и без знания языка…

У дочки моей в каждой школе обязательно были любимые китаянки-подружки, а на прогулке в нашем приграничном с «чайна-тауном» парке Шуази я и сам нередко вступаю в беседу с выходцами из Вьетнама и Китая. Нам нетрудно понять друг друга, жизненный опыт у нас отчасти сходный, и я могу понять даже тех, что в отчаянье бросались в море, спасаясь от доброго дяди Хо Ши Мина или от очень красных кхмеров. O подобных приключениях, впрочем, могут порассказать и парижские таксисты, среди которых немало камбоджийцев.

Признаков близкого азиатского присутствия и на моей улице немало. В соседнем клубе преподают полдюжины видов азиатской борьбы, по соседству с клубом – дощечки врачей, предлагающих иглотерапию, напротив дома – сразу две китайские типографии и редакция китайского журнала, а также китайский кинотеатр…