И вот еще что примечательно. Семен Ефимович Солженицын, дед писателя, крупный землевладелец, богач, имел автомашину, когда во всей России их насчитывалось меньше дюжины. А отец, царский офицер, по словам самого сына, погиб в Гражданскую войну. Так что можно бы понять чувства внука к «голи перекатной».

Но у Бондаренко ни прадед, ни дед, кажись, не имели ни земель необъятных, ни уникальных машин, и у самого ни сожженной усадьбы, ни сгоревшей библиотеки тоже отродясь не было, полагаю, родом он из самой что ни есть «голи перекатной», а вот поди ж ты, — едва научился чирикать и уже, как отпрыск богача, эту «голь» и презирает, и осуждает беспощадно… Множество именно таких антисоветчиков и русофобов наплодили на нашу голову Горбачев, Ельцин, Швыдкой…

В жажде Бондаренко всюду присутствовать, во всем участвовать, о чем угодно толкнуть залихватскую речь и при этом быть всегда, везде, в любом происшествии первым, есть еще и нечто евтушенистое. Я об этом сказал бы даже так: Бондаренко — это Евтушенко в критике. Тем более что есть между ними и другие черты разительного сходства. Помните, как поэт всегда лез из кожи, чтобы его считали из перерусских русским? Очень любит, например, рассказывать о своей маме-киоскерше. Кто же газетная киоскерша, как не исконно русская! О папе, имевшем экзотическую фамилию Гангнус, распространяться не любит, точно как Жириновский, но божится (цитирую по буйной книге М. Дейча «Коричневые», с. 305):

«Ненавистен злобой» сказано, конечно, не очень по-русски, но — ладно, настоящий так настоящий. Словом, я поверил, ибо и сам не перс. Но он опять, да еще как! С завыванием, с посвистом:

Когда при явно неблагозвучной фамилии Пешков писатель берет псевдоним Горький, а Булыга — псевдоним Фадеев или Климентов — псевдоним Платонов, — это все понятно. Но спрашивается, зачем Евгений Александрович при такой замечательной фамилии, будучи великим русским патриотом, взял псевдоним Евтушенко?

Вот и Бондаренко уж так старается, чтобы и он сам, и его герой-юбиляр были в наших глазах из перерусских русские. Да никто и не против, но зачем уж так-то: «Все больше убеждаюсь, что Александр Солженицын был дан миру в XX веке как чисто русское явление. И в литературе своей, и в книгах своих, и в жизни своей». Кругом чисто и густо русский! Не уколупнешь. Как и критика. В подтверждение этого в статье (а в ней нет и двухсот строк) больше полусотни раз автор твердит: «Россия», «Русь», «русский народ», «русская нация», «русский человек», «русские люди», «русские ваньки», «русский мужик», «русский характер», «русское явление», «русский консерватизм», «русская литература», «народная (конечно же, русская) правда», «русский взгляд», «русская традиция». Да еще не просто Россия, а «нутряная Россия», не просто русские люди, а «нутряные русские люди», не просто «русский характер», а «чисто русский»… И все это прекрасными узами тесно связано с героем статьи, которого, следовательно, «на века вперед» дала миру «некая Божья воля» как чисто нутряное русское явление, а его «Архипелаг», конечно же, «ему предначертан свыше». «И изучать позже историю России, историю русского народа минувшего столетия будут через человеческие типы именно таких, как Александр Исаевич». Прекрасно! Второго подобного русака и не было в нашей литературе.

Но здесь надо заметить, что в одном направлении Бондаренко ушел гораздо дальше, чем Евтушенко. Тот не занимал важных литературных должностей, нельзя не согласиться с его признанием: «Я тоже делаю карьеру тем, что не делаю ее». А Бондаренко? Этот делает карьеру всю жизнь и везде: в «Дне» он главный редактор, в «Завтра» — замглавного, в «Нашем современнике», «Роман-газете» и «Российском литераторе» — член редколлегии… Едва ли ошибусь, если назову еще «Водный транспорт» и парочку-тройку жюри литературных премий. Ко всему этому еще и должность Евтушенко. Вот истинная-то голь перекатная… Зачем столько? Больше, чем у Сталина во время войны. Но то ж Сталин! И ведь при этом жалуется: «О, силенки мои немощные…» Видимо, объясняется такая жажда постов и должностей именно желанием иметь больше возможностей для защиты и прославления своего Учителя. Но, право, сбросил бы ты хоть половину своих должностишек. Ведь, поди, не везде и платят-то за них. И потом, надо же молодым давать дорогу, о будущем думать, а то и о куске хлеба для молодых, которым ты не платишь гонорар, плодя голь, а сам живешь широко, путешествуешь по всему свету и даже сыну дал образование в Англии — и все за счет ограбления авторов своего «Дня», в основном — русских.

Но вернемся к вопросу об отношении «нутряного русака» к русскому народу. Народный поэт Грузии Григол Абашидзе негодовал: «Послушать его, так русский человек готов продать отца и мать за пайку хлеба. Он облил грязью все, что дорого советскому человеку» («Слово пробивает себе дорогу», М., 1998. С. 442. Но примечательно, что здесь выбросили первую фразу из публикации «Литгазеты» 23 января 1974 года, будто о русском человеке и речи не было у Абашидзе).

А Петр Проскурин судил не только об «Архипелаге» или «Как обустроить», а обо всем этом нутряном явлении в целом еще суровей: «В самой основе творчества Солженицына заложено зерно национального предательства… Он гнусно оклеветал русского человека, того пахаря и солдата, который не однажды пронес по странам Европы с великим достоинством меч освободителя… Нет нужды защищать русский народ от писателя, душа которого полна злобы к этому народу. Вполне закономерно, что человек, патологически ненавидящий наш народ, пришел к оправданию фашизма. И вполне естественно, что народ, спасший мир от фашизма, с отвращением и брезгливостью отторгнул от себя прислужника империализма» (там же, с. 478). Так говорил Петр Лукич, царство ему небесное…

Нельзя не вспомнить драматурга Виктора Розова, который признавался: «Очень мне нравились его ранние вещи… Но когда он стал политизироваться, я начал холоднее к нему относиться. А когда прочитал «Как нам обустроить Россию», я ахнул… Он первым призвал разрушить великую единую и неделимую Россию!» («Завтра», № 21, 1994).

А еще раньше вот что читали мы об этом у Юрия Бондарева, тоже не последнего писателя и минувшего столетия, и наших дней: «Не могу пройти мимо некоторых обобщений, что делает Солженицын в «Архипелаге» по поводу русского народа. Откуда этот антиславянизм? Право, ответ наводит на очень мрачные воспоминания, и в памяти встают зловещие параграфы плана «Ost»… Чувство злой неприязни, как будто он сводит счеты с целой нацией, обидевшей его, клокочет в Солженицыне, словно в вулкане. Он подозревает каждого русского в косности, беспринципности, в стремлении к легкой жизни, к власти… Солженицын, несмотря на свой возраст и опыт, не знает «до дна» русский характер…» («Слово пробивает себе дорогу», М., 1998, с. 451).