Над ней было чистое небо, будто бы с улыбкой извинявшееся за шторм накануне ночью. Под ней – гребни волн, белые пятна, словно упавшие с кисти художника. Вдалеке, со всех сторон, загроможденный и хаотичный, загубленный и губительный, но, как всегда, прекрасный, раскинулся сам древний город.

Лейла чувствовала легкость. Чувствовала умиротворение. И, падая, с каждым ярдом она теряла по одной неприятной эмоции – ярость, грусть, тоску, боль, сожаление, негодование и его кузину – ревность. Она отделалась от них всех по отдельности. Затем ее толкнуло так, что затряслось все ее существо, – и поверхность моря разверзлась. Вода разлилась в разные стороны, и мир снова ожил. Но вовсе не так, как раньше. Он был беззвучен. И безграничен. Лейла огляделась, подмечая каждую деталь, несмотря на его масштабы. Впереди она заметила чью-то тень.

Синяя бойцовая рыбка-петушок. Та самая, которую в день рождения Лейлы выпустили в ручеек в Ване.

– Рада наконец-то видеть тебя, – произнесла рыбка. – Почему тебя так долго не было?

Лейла не знала, что ответить. Да и можно ли говорить под водой?

– Плыви за мной, – сказала рыбка, улыбнувшись в ответ на ее смущение.

Наконец-то обретя дар речи, но не в силах скрыть свою робость, Лейла проговорила:

– Я не умею плавать. Так и не научилась.

– Об этом не волнуйся. Ты умеешь все, что нужно. Плыви за мной.

И Лейла поплыла – поначалу медленно и неуклюже, а потом уже спокойно и уверенно, постоянно увеличивая скорость. Но она никуда не спешила. Больше не было причин торопиться, да и бежать было не от чего. Стайка окуньков завертелась вокруг ее головы, скользнула в волосы. Пеламиды и скумбрии щекотали пальцы на ее ногах. Дельфины сопровождали ее, с веселыми брызгами ударяя по волнам.

Лейла оглядывала панораму, вселенную интенсивного цвета, где в каждом направлении новое пятно света, которое, казалось, перетекает в другое. Она видела ржавеющие скелеты затонувших пассажирских судов. Видела затерянные сокровища, сторожевые суда, имперские пушки, брошенные машины, останки старинных кораблей, наложниц, в мешках вытолкнутых из дворцовых окон и упавших в эту голубизну; теперь их украшения опутывали водоросли, а глаза все еще искали смысла в мире, который привел их к такому жестокому концу. Она обнаружила поэтов, писателей и бунтовщиков времен Османской империи и Византии – их бросили в пучину за предательские речи и спорные взгляды. Призрачное и прекрасное – все это было здесь, вокруг нее, в изобилии.

Все, кроме боли. Никакой боли здесь, внизу, не ощущалось.

Сознание Лейлы уже не работало, тело начало разлагаться, а душа стремилась за рыбкой-петушком. Ей было радостно проститься с Кимсэсизлер-Мезарлыи. Она была счастлива, что стала частью этого яркого царства, этой умиротворяющей гармонии, которая раньше казалась ей невозможной, этой необозримой синевы – яркой, словно новая любовь.

Наконец-то она свободна.

Квартира на улице Лохматого Кафки была украшена воздушными шариками, гирляндами и плакатами. Сегодня у Лейлы мог быть день рождения.

– Где Саботаж? – спросила Налан.

Теперь у них был свежий повод для такого имени, так как их друг наконец-то в полной мере подорвал собственную жизнь. Получив ранение в тот момент, когда он сталкивал тело проститутки с Босфорского моста в компании сомнительных друзей, Саботаж попал во все возможные газеты. В ту же неделю он потерял работу, жену и дом. С большим опозданием он узнал, что у его жены был давний роман, а потому она так радовалась, когда он уходил вечерами. Этим он воспользовался во время переговоров о разводе. Что касается семейства бывшей жены, то они вовсе перестали с ним разговаривать, а вот дети, к счастью, не перестали, и Саботажу позволялось видеться с ними каждые выходные, а это ведь самое главное. Теперь у него был ларек возле Большого базара, торговавший поддельными сувенирами. Он зарабатывал вдвое меньше, чем раньше, но ни на что не жаловался.

– Застрял в пробке, – сообщила Хюмейра.

Налан махнула рукой со свежим маникюром. Между пальцами она сжимала неприкуренную сигарету и принадлежавшую Д/Али зажигалку «Зиппо».

– Я думала, у него уже нет машины. Чем он оправдается на этот раз?

– Тем, что у него нет машины. И ему пришлось ехать на автобусе.

– Он скоро приедет, подожди немного, – успокоила подругу Джамиля.

Кивнув, Налан вышла на балкон, выдвинула стул и села. Глядя вниз, на улицу, она увидела Зейнаб-122 – та выходила из продуктового, не без труда волоча пластиковый пакет.

Налан ухватилась за бок и внезапно зашлась кашлем курильщика. Грудь болела. Она начала стареть. Ни пенсии, ни сбережений у нее не было, так что сама бы она не продержалась. Они впятером поступили по-умному: стали вместе жить в квартире Лейлы и снимать ее в складчину. Поодиночке они были уязвимы, а вместе – куда сильней.

Далеко впереди, за крышами и куполами, раскинулось море, сверкающее, словно стекло, и где-то в глубине его вод – повсюду – была Лейла, тысяча маленьких Лейлочек, приставших к рыбьим плавникам и водорослям, смеющихся из двустворчатых раковин.

Стамбул – текучий город. Здесь все не навсегда. И нет ничего неизменного. Наверное, это началось тысячелетия назад, когда растаяли льды, поднялся уровень моря, нахлынули паводковые воды и все известные формы жизни были разрушены. Наверное, первыми отсюда сбежали пессимисты, а оптимисты, видимо, решили остаться и поглядеть, как пойдут дела. Налан считала, что одна из неизбывных трагедий человеческой истории состоит в том, что пессимисты выживают лучше, чем оптимисты, а это, если мыслить логично, означает, что человечество несет в себе гены тех, кто не верит в род людской.

Нахлынув, воды напирали со всех сторон, они топили все на своем пути – животных, растения, людей. Так появились и Черное море, и Золотой Рог, и Босфор, и Мраморное море. Залив все вокруг, воды создали участок суши, на котором в один прекрасный день вырос мощный город.

И она до сих пор не застыла, их родина. Закрывая глаза, Налан слышала волнение вод под ногами. Они мечутся, кружатся, чего-то ищут.

По-прежнему изменяются.

В этой книге многое правда и абсолютно все – вымысел.

Кимсэсизлер-Мезарлыи в Килиосе – реальное место. Оно быстро разрастается. Последнее время там хоронят беженцев, утонувших в Эгейском море в попытке добраться до Европы. Как и на всех остальных могилах, на их захоронениях есть лишь номера и очень редко – имена.

Истории обитателей этого кладбища, упомянутые в книге, навеяны заметками в газетах и реальными фактами о похороненных там людях, и бабушка дзен-буддистка, летевшая из Непала в Нью-Йорк, не исключение.

Улица борделей тоже существует. Равно как исторические события, упомянутые в этой истории: массовое убийство во вьетнамской деревне Сонгми в 1968 году и расстрел демонстрации в Международный день трудящихся в Стамбуле в 1977 году. Отель «Интерконтиненталь», с которого снайперы открыли огонь, теперь называется «Мармара».