— Говорите, наши интересы, государь. Остерман мне по карте показывал — залив там Рижский и море Балтийское, а ещё...

— Вот ты о главном и сказала. И крайняя нам нужда от шведов Курляндию отгородить. Сколько раз они на земли эти возвращались. Только после Полтавы вроде бы отступились.

— Так это, государь, во время войны Северной.

— Умница ты моя, Аннушка. С тобой лучше, чем с советниками моими толковать. Всё-то ты знаешь, до всего тебе дело. А Курляндию после этой войны Шереметев занял. Герцог Фридрих-Вильгельм в те поры ещё в возраст не вошёл. За него дядя его родной, герцог Фердинанд правил. Не то чтобы власть для племянника сберегал — о своих делах думал. У Фридриха-Вильгельма ума хватило: как вернулся после войны в 1710 году в Курляндию безо всякого опекуна, так и стал у нашей державы поддержки искать — на Анне Иоанновне женился. И всё бы ладно устроилось, кабы не смерть его ранняя. Январь 1711-го — что за такой срок сделать можно!

— Вот вы, государь, и заказали Анне Иоанновне в Россию возвращаться.

— Не то что заказал — строго-настрого и думать запретил. Власть-то к былому опекуну — герцогу Фердинанду перешла. Он в те поры в Данциге резиденцию имел. Там и остался: курляндских дворян побоялся. Не нужен он им был. А на такой раздрай глядючи, и Польша вмешиваться стала. В 1717-м порешили курляндцы на съезде в Митаве Фердинанда власти лишить, а всю власть высшим советникам герцогства передать. Это твёрдо помнить надо: где совет из многих, там как хошь воду мути. Кого на свою сторону переманить можно, кого купить. Вот Пётр Михайлыч и управляется, а надо бы нашей герцогине самой. Дел-то сколько — себе не поверишь.

— А в Данциге вам, государь, быть довелось?

— Как же. Там и свадьбу другой Иоанновны сыграли, ещё к морским просторам попротиснулись.

— Это с герцогом Мекленбургским?

— С ним самым. Тут ведь какой расчёт был. Мекленбургские владения все по балтийскому берегу лежат. Вспомнишь, какие земли округ?

— Прусские, государь. Померания, Бранденбург, Ганновер, Шлезвиг-Голштейн. Вот оно что!

— Догадалась, цесаревна? Ещё одну провинцию, Аннушка, пропустила — город Любек! Места благословенные. Если земли не так уж и богаты, зато озёр судоходных, каналов не счесть. Минеральных вод в избытке. Хороших гаваней множество.

— Вы, государь, о них как о российских говорите.

— Да ведь ежели с герцогом в дружестве жить, так бы оно и было. И снова не захотел Господь. Грешно так говорить, ан нет-нет да подумаешь: не угодны Иоанновны Богу.

— Что, не ужилась Катерина Иоанновна с супругом?

— Это ли одно! Подумать только, как замуж её выдавали. Едва не неделю весь Данциг с улиц не уходил: кругом фонтаны из вина, быки жареные, птицей всякой начиненные. Представления кругом, потешные огни. За одним столом император российский, короли польский да прусский. Это ли не почёт! Это ли не радость для молодых! Одного в толк не возьму, откуда у племянниц строптивость такая? Анна на своём стоит, возвращения добивается. Катерина мало того, дочку — не сына-наследника родила, против нрава мужниного взбунтовалась. И пьёт герцог, дескать, много, и в хмелю буен — иной раз и герцогинюшку прибьёт, и нравом злобен. Подхватила дитятко своё никому не нужное и в Измайлово. Поспорь тут с царицей Прасковьей: любимица. За свою Катерину в ногах валяться готова. Вот тебе и хитроумный план. Ровно на песке вычерчен.

— Так ведь у Лизаветы-маленькой всё равно права на престол Мекленбургский есть. По рождению.

— Хороши права! Для сына герцог бы всё сделал, а тут и развода с первой супругой устраивать не стал: нужды нет.

— А он будто женатым на Катерине Иоанновне женился? Как такое быть может? Не знал никто или как?

— Все знали, все бы и поддержали, кабы сына герцогиня наша измайловская спроворила. И на то её не хватило.

— Так в чём вы вините её, государь? Природа решила — не Катерина.

— Природа! А муж на что? Рожала бы, пока наследник не родился, тогда бы герцогиней жила — не приживальщицей на государевых хлебах да матушкиных просьбах.

— Герцог Карл...

— Вот и дошли мы до него, цесаревна. Он ведь к Российской державе с немалой просьбой обратился — и Шлезвиг, и всю Швецию ему вернуть пособить. В феврале 1721-го встретились мы с ним в Риге. Герцогу советники его уже тогда подсказали за царевен посвататься: иначе кто бы его просьбами заниматься стал. Вот тогда я его в Петербург пригласил. Подумал, что и вам с Лизанькой веселей станет. Герцог — человек молодой. Вокруг него почти одна молодёжь вьётся. Чем плохо? Он от Ништадтского мира решения всех своих дел ждал. Не получилось у нас — не с руки было. Это уж в следующем году наш посланник в Стокгольме схлопотал герцогу титул королевского высочества — притязания его закрепил.

— И ничего больше, государь?

— Да как тебе сказать, обещала Швеция на будущее поддержать права герцога на Шлезвиг. На будущее — после дождичка в четверг.

— Но средства, государь, какие же у герцога средства?

— Что ж, пока жалованье от нашего правительства получает. Коли породниться с ним согласимся, и жалованье увеличим, и штат придворный удвоим и дворец в Петербурге — для медового месяца! — дадим. Смеюсь, Аннушка, смеюсь. Пока никакого медового месяца не видать. Так что живи себе, доченька, и жизни радуйся, коли к нашему жениху сердце не лежит.

* * *

Пётр I, цесаревны Анна Петровна

и Елизавета Петровна, Мавруша

— Аннушка! Аньхен! Сестрица! Ты слыхала? Что же теперь будет, что будет, Боже мой!

— Тише, тише, Лизанька.

— Что теперь-то тише. Каждый воробей под застрехой всё знает.

— Бог с ними, с воробьями. Мы-то с тобой не воробьи.

— Да и здесь Маврушка на часах, а она побольше нас с тобой знает. Разве не так? Знает и по гроб молчать станет. Сестрица!

— Боже милостивый! Как я надеялась, что после коронации...[15] Такой почёт! Такая слава! И снова...

— И снова дом Матрёны[16]. Вот кто только донёс, о времени, убивец проклятый, доведался?

— Какая разница, Лизьхен. Каждый мог, народу во дворце предостаточно.

— Но до сих пор молчали!

— Молчали, потому что невыгодно было. А сегодня кому-то расчёт был государыню под обух подвести.