— Опущенные, Зверев, не юридическое понятие, — сказал Филипчук строго. — Идите. Ответ на свою жалобу вы получите в установленном порядке.

Зверев вышел с нехорошим чувством. Похоже, что письмо все-таки до Галкина не дошло. Эта пропитая прокурорская рожа даже и не попробовала вникнуть… Зверев ошибался. Когда дверь за ним закрылась, Филипчук, не глядя на заместителя начальника по воспитательной работе, сказал:

— Вы что же творите?

— Иван Кимыч…

— Да вы что делаете? Второй месяц мужика в ПКТ держите за то, что у него человеческое достоинство есть? За то, что вместе с петухами сортиры драить отказался? Черт знает что!

— Иван Кимыч, я думаю, вышла ошибка… Этот Зверев…

— Вы это мне бросьте! Бросьте произвол насаждать! Освободить немедленно, я это дело лично беру на контроль!

…Ох, хорошо ходит хронометр «Омега» на руке у прапорщика Кускова.

Осужденный Зверев вышел из ПКТ. Из трех месяцев он отсидел в зоновской крытке тридцать восемь суток.

Сашка подставил апрельскому солнцу бледное лицо и улыбнулся.

Он понимал, что это только начало, что администрация лагеря сильно раздражена… Еще бы — из-за какого-то зэчары упертого чуть под прокурорский пресс не попали! А кому он на хрен нужен, вымогатель этот? С опера, курирующего Зверева, спросили: ты чего, охренел? Чего беспредельничаешь? На кой болт мороженый тебе дался этот Зверев? Филипчук чуть телегу не накатал, еле-еле отговорили за бутылкой… Опохмелился — подобрел. А то бы полный звездец. Прокуратуре палец в рот положи — всю руку до кости обгложут… отписываться устанешь от сволочей сутяжных. Плюнь ты на этого Зверева, Олег. Понял? — Да я что? Меня же питерский следак попросил. — Это, Олег, питерских гребет — пусть они сами и решают. Нам своих заморочек хватает.

Когда через несколько дней в Тагил позвонил следователь Филатов, ему сказали: На хер! Разбирайтесь сами!

— Так вы же обещали помочь!

— Ну, обещали… а теперь на нас надзорный так наехал — караул!

…Зверева вернули в отряд и оставили в покое. Но, чтоб жизнь медом не казалась, направили работать в литейку. В черную литейку. Работа тяжелая, вредная, грязная. Сашка впрягся и тянул эту лямку. Не жаловался, не ныл. Он и по жизни никогда не ныл, а в зоне — тем более. Тут человек на виду, каждый его поступок известен. И как бы ты ни хотел казаться своим, нормальным, но если ты дерьмо — тебя раскусят. Проверено.

Упорство Зверева в истории с уборкой сортиров уже было известно в зоне. Он завоевал авторитет. Еще небольшой. Еще недостаточный, чтобы его приняли в круг зоновской элиты. Но на него уже обратили внимание.

Спустя некоторое время после выхода из ПКТ у Сашки состоялся разговор с опером.

— Ну, ты, Зверев, зла-то на меня не держи, — сказал Олег Павлович. — У меня к тебе претензий нет… просто — так было надо.

— Кому это было надо?

— Да вашим, питерским. Филатов-то с горпрокуратуры зря, что ль, приезжал?

Зверев пожал плечами, а опер спросил:

— Что там они от тебя хотели-то? Сашка подумал… прикинул, что кое-что лагерному оперу можно рассказать без потерь для себя. И даже с определенной выгодой. Он пожал плечами и ответил, что, мол, отбывая в тюрьме, организовал ремонт и окраску автомобилей, был в контакте с хозяином. Теперь прокуратура и бэхи копают под хозяина — добиваются от Зверева показаний. Вот отсюда и прессовка. Понятно?

— Понятно, — сказал опер. — Что ж ты сразу-то не сказал?

— А кто у меня спрашивал?

Таким образом опер, а от него кум и хозяин узнали, что, находясь в ШИЗО, а затем в ПКТ, Зверев прикрывал их коллегу. Корпоративные чувства есть у представителей любой профессии… У сотрудников ГУИН тоже.

В начале декабря девяносто пятого года завхоз 16-го отряда Зверев быстро шел по территории тринадцатой зоны. Мороз стоял — будь здоров, бодрил. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Зверев спешил, дел на день у него было намечено невпроворот. У завхоза отряда всегда дел невпроворот. Прошло без малого три года, как Зверев переступил порог зоны. Это было в конце февраля девяносто третьего… целую жизнь тому назад. Или, по крайней мере, половину жизни. У лагерной жизни свое течение времени, несопоставимое с вольным.

Зверев вышел на стадион, заваленный кучами снега. Зимой снег свозили сюда со всей зоны. И здесь же он уничтожался в крематории. Так зэки называли огромный черный куб с дымящейся трубой. Нижняя часть конструкции являлась топкой, в открытый верхний резервуар непрерывно закидывали снег. Два зэка внизу кормили топку дровами, четверо сверху — снегом. Талая вода стекала в систему канализации. Процесс шел непрерывно.

Мудро. А главное — экономично… Если снегопадов долго не было, топка затухала, и крематорий стоял скучный, закопченный.

За два с лишним года с момента поступления в зону Александр Зверев вырос из рядового зэка в завхозы. В лагере это крутая карьера! Завхоз отряда — первое лицо в отряде. А для зэка завхоз — все! Хорошие отношения с ним важнее, чем хорошие отношения с самим хозяином. Это как в армии: генерал, конечно, главнее старшины, но по жизни получается наоборот… Зверев за два года вырвался в завхозы, в лагерную элиту, в круг первых лиц. Левый рукав его аккуратно подогнанного ватника на законном основании украшал косяк — черный четырехугольник ткани с яркой рубленой надписью «Завхоз 16-го отряда», знак принадлежности к особой касте. Атрибут власти. Примерно то же самое, что персональный автомобиль и кабинет со смазливой секретаршей на воле. Сразу видно — начальник… Вот только на воле начальником можно стать по блату, по родственным связям, по воле случая, в конце концов. В зоне это исключено… Кладовщиком, поваром, библиотекарем — можно[25]. Но не завхозом.

Зверев прошел мимо здания столовой, в которую стекались группы зэков. Он посмотрел на часы и решил позавтракать: сразу не поешь, потом будешь бегать голодный до обеда. А если хорошо закрутишься, то и до ужина. Проверено. Сашка повернул обратно и зашел в столовую.

Внутри было тепло, много зелени в цветочных горшках на стенках. Зелень посреди суровой зимы радовала глаз. Зверев легко взбежал на второй этаж. Он взял шлемку, белого хлеба (тоже привилегия, белый положен только работягам — литейщикам и больным) у хлеборезки и подошел к раздаче. Завхозы и бригадиры по традиции в очередях не стояли, некогда.

— Привет, Костя, — сказал завхоз 16-го отряда, протягивая свою шлемку в окно раздачи. Мордастый Костя в грязноватом белом халате кивнул в ответ.

— А может, в очередь встанешь? — сказал кто-то сбоку.

Сашка повернул голову направо и увидел крепкого бородатого мужика. Смотрит с вызовом. Явно из новеньких: ватничек со склада, штаны тоже. Не обношенные кирзачи на ногах… Видать, из карантина.