– Как Луиза.

– Вы слышали «Луизу»? О, как я плакала!

– Почему это навело на вас такую грусть?

– Сама не знаю… Но я еще изучаю стенографию… Вот мы и дошли…

Огромная масса Пантеона туманно высилась перед ними сквозь дождевую завесу. Дальше была чуть заметна башня церкви Сент-Этьена-дю-Мои. Дождь ревел вокруг них.

– О, как я промокла! – сказала Жанна.

– Послушайте, «Луиза» идет послезавтра в Комической опере. Хотите пойти со мной?

– Нет, я буду слишком много плакать.

– Я также заплачу.

– Но это не…

– Это перемирие, – прервал ее Эндрюс.

Они оба засмеялись.

– Ну хорошо. Подождите меня в кафе в конце бульвара Сен-Мишель в четверть восьмого. Но вы, вероятно, не придете?

– Клянусь, что приду! – пылко воскликнул Эндрюс.

– Увидим.

Она быстро повернула в улицу около церкви. Эндрюс остался один среди проливного дождя и бурного клокотания водосточных труб. Он чувствовал себя спокойным и усталым. Когда он добрался до своей комнаты, он заметил, что у него в кармане не было спичек. Свет не проникал в окно, через которое доносился свистящий шум дождя на дворе. Он споткнулся о стул.

– Ты пьян? – раздался голос Уолтерса, задушенный одеялами. – Там, на столе, есть спички.

– Но где, к черту, стол?

Наконец его рука, шаря по столу, нащупала коробку спичек. Красный и белый огонек спички ослепил его; он замигал глазами; его ресницы были до сих пор увешаны дождевыми каплями. После того как он зажег свечу и поставил ее на стол, среди нотной бумаги, он начал срывать с себя платье, с которого текла вода.

– Я только что встретил очаровательную девушку, Уолтерс. – Эндрюс стоял голый около груды своей одежды и растирал себя полотенцем. – Ах! Как я промок! Но это самая очаровательная особа из всех, кого я встречал с тех пор, как я в Париже.

– Мне казалось, ты говорил, что хочешь оставить девушек в покое?

– Наверное, я сказал «девок».

– Ну, всякая девушка, которую можно подобрать на улице…

– Чепуха!

– Я полагаю, что они все в таком роде в этой проклятой стране. Боже, как отрадно мне будет взглянуть на славную, милую, здоровую американскую девушку!

Эндрюс ничего не ответил. Он потушил свечу и лег спать.

– У меня новое занятие, – продолжал Уолтерс. – Я работаю в конторе учебной команды.

– На кой это тебе черт? Ты ведь приехал сюда, чтобы слушать лекции в Сорбонне.

– Конечно! Я и посещаю теперь большую часть лекций. Но в армии мне хочется сидеть в самой гуще.

– В этом есть смысл?

– Много смысла, мой мальчик. Это единственный способ держать свою линию и не допустить, чтобы стоящие выше тебя забыли о твоем существовании. Кто знает, может быть, нам опять придется воевать? Эти проклятые немцы не выказывают должного настроения после всего, что президент сделал для них. Во всяком случае, в канцелярии-то я добьюсь производства в сержанты.

– Так! Я буду спать, – сказал с досадой Эндрюс.

Джон Эндрюс сидел за столиком у входа в кафе «Роган». Солнце только что зашло после алого дня, заливая все вокруг лиловато-синим светом и холодной зеленоватой тенью.

Небо было ярко-лиловое, кое-где исполосованное янтарными тучами. Свет был зажжен во всех окнах универсального магазина «Лувр» на противоположной стороне, и эти окна казались в закатном сиянии кусками полированного стекла. В колоннаде Пале-Рояля тени сгущались и охлаждались. Беспрестанный поток людей вливался и выливался из метро. Зеленые омнибусы, набитые публикой, постоянно проезжали мимо. Грохот движения, стук шагов и глухой шум голосов кружились, как плясовой мотив, вокруг головы Эндрюса. Он вдруг заметил, что перед ним стоит продавец кроликов с кроликом, который болтался, забытый, на конце резиновой трубки.

– Ну как торговля? Ничего? – спросил Эндрюс.

– Помаленьку, помаленьку, – ответил кроличник, машинально заставляя кролика прыгать у своих ног.

Эндрюс наблюдал за людьми, выходившими из метро.

– Приехали повеселиться в Париже? – робко спросил кроличник.

– Да! А вы веселитесь?

– Помаленьку. – Кроличник улыбнулся. – Женщины очень красивы в этот вечерний час, – сказал он все еще робким тоном.

– Нет ничего прекраснее, чем это вечернее время в Париже.

– Или чем парижанки. – Глаза кроличника засверкали. – Виноват, – продолжал он, – надо пойти попытаться продать несколько кроликов.

– До свиданья, – сказал Эндрюс, протягивая ему руку. Продавец кроликов пожал ее неожиданно сильно и ушел, заставляя кролика прыгать перед собой по тротуару. Он исчез в быстро двигавшейся толпе.

В сквере мигали блестящие фиолетовые огни дуговых фонарей, высившихся над мостовой, подобно суровым лунам.

Гэнслоу опустился на стул рядом с Эндрюсом.

– Как Синдбад, Гэнслоу?

– Синдбад, старина, функционирует… Ты не замерз?

– Что ты хочешь сказать, Гэнслоу?

– Ты, видно, перегрелся, чурбан. Вишь, сидишь здесь в такую полярную погоду.

– Нет, я не про то спрашиваю. Я хочу знать, как ты функционируешь? – сказал, смеясь, Эндрюс.

– Я завтра отправляюсь в Польшу.

– Каким образом?

– В качестве кондуктора на поезде Красного Креста. Я думаю, ты тоже можешь устроиться, если хочешь ехать. Только надо сразу заявиться в Красном Кресте, до отъезда майора Смиссера. Или можно пригласить его пообедать с нами.

– Но, Гэнни, я хочу остаться здесь.

– Какого черта оставаться в этой дыре?

– Мне здесь нравится. Я слушаю курс оркестровки; это лучше, чем я мог себе вообразить… а на днях я встретил одну девушку, и я без ума от Парижа.

– Если ты умудришься впутаться здесь в историю, клянусь, я собью тебе башку с плеч. Конечно, ты встретил девушку. Я их встречаю каждый день, массу. Мы можем встретить еще несколько девушек в Польше и протанцевать с ними полонез.

– Но эта девушка очаровательна… Ты ее видел. Это та девушка, которая сидела с французским солдатом в «Пляшущей Крысе» в первый вечер, когда я был в Париже. Мы вместе слушали «Луизу».

– Воображаю, как это было сентиментально. Я и сам не прочь время от времени приволокнуться за какой-нибудь Джейн, но я никогда не допускаю их вмешательства в вопросы моего существования! – сердито пробурчал Гэнслоу.

Оба замолчали.

– С тобой будет как с Гейном с его Моки и львенком по имени Бубу. Кстати, львенок помер. Итак, где же мы будем обедать?