— Хочешь отведать плетки?

— Нет, господин.

— Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, — сказал я, — если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.

— Я поняла. — Она горько вздохнула. — Ты не добр.

— Ни капли, — усмехнулся я.

— Ты учишь скотину знать свое место.

— Правильно, — улыбнулся я.

На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.

Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— А чего мужчины хотят от рабынь?

— Всего, — ответил я.

Она с тоской опустилась на землю.

— Господин?

— Что?

— Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?

— Да, — ответил я.

— И ему не нужно на это никакой причины?

— Абсолютно.

— Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?

— Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.

— Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?

— Почему же? Станет, если ему того захочется.

— Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, — последние слова она подчеркнула, — вряд ли ему захочется меня бить?

— Нет, конечно, — ответил я. — При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.

— Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.

— Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?

— Да, — сказала она. — Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.

— Господам, — поправил я. Она судорожно сглотнула:

— Да… господам.

Она знала, что на Горе у женщины может быть много хозяев.

Я видел, что рабыня, живущая в ней, отчаянно стремится наружу.

— Ну, теперь ты готова заслужить одежду? Блондинка в ужасе отпрянула.

— Я не могу!

— Ну что ж, оставайся голой.

— Хорошо, — с вызовом ответила она.

— У тебя был шанс заслужить одежду, — сказал я. — Ты им не воспользовалась. Возможно, этот шанс был последним. Она со страхом посмотрела на меня.

— Спи, — приказал я.

— Да, господин…

Я сидел у догорающего костра. Через некоторое время Кису сменит меня, и я смогу немного вздремнуть перед рассветом.

Я думал об обитателях реки и тропического леса. Я вспоминал, как на берегу, на торчащих из земли узловатых корнях нежились на солнышке крохотные рыбки — длиной около шести дюймов, с круглыми навыкате глазками и малюсенькими боковыми плавниками, похожими на ласты. У этих рыбешек есть и легкие и жабры. Благодаря этому они во время засухи могут перебираться по суше в другие ручейки и озерца, а также спасаться от речных хищников. Но обычно они не удаляются от воды. Иногда они даже ухитряются загорать на спине дремлющего тарлариона. Когда тарларион погружается в воду, они не соскальзывают с него — только стараются держаться подальше от его пасти. Эта уловка помогает им спасаться от других хищников, в особенности от черного угря, который никогда не приближается к тарлариону. К тому же хитрые рыбешки до отвала наедаются остатками тарларионо-вой добычи. Они даже отгоняют друг друга от тарлариона, оберегая «свою» территорию на спине чудища. Название этих крошечных рыбок — гинты.

Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.

— Кису, — окликнул я. — Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.

— Не дайте каноэ перевернуться! — заорал Кису, перекрикивая грохот воды.

Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.

— Не спотыкайся, Голая Рабыня! — прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.

— Хорошо, госпожа. — Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.

Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.

Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто — имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания — разве что прикрикивали, веля заткнуться.

— Держите крепче! — крикнул Кису.

Айари и Элис изо всех сил натянули веревки.

Мы налегли на каноэ, ничего не видя из-за слепящих брызг.

— Обмен! Обмен! — раздавались крики. — Мы друзья! Друзья!

— Не показывай меня раздетой, господин! — взмолилась белокурая дикарка.

Мы вытащили каноэ на берег. Я связал руки дикарки за спиной, захлестнул ей шею веревкой и бросил свободный конец Элис. Мы с Кису решили, что, поскольку варварка, в отличие от остальных рабынь, раздета, уместнее будет вести ее на веревке, как будто она только что захвачена в рабство. Если туземцы заподозрят, что это рабыня, впавшая в немилость, то продать ее будет сложно: цена на таких рабынь обычно бывает бросовой. Увидев же веревку на шее, они догадаются, что мы совсем недавно приобрели рабыню и сами не знаем, стоит ли ее продавать.

— Как получилось, что вы идете с ней по реке с запада? — спросил один из жителей деревни на ломаном ушинди.

Я не понял вопроса.