В следующую минуту – два одновременных действия: я закуриваю и приходит поезд. Двери открываются. «Mind the gap!» У рыжей Сьюзан происходит внезапное раздвоение. Ноги направлены к поезду, лицо – ко мне.

– Там ведь не курят! – говорит она, растерянно улыбаясь.

Я киваю: дескать, понятно, следующего поезда подожду. За поездами не бегаем.

Она входит и оглядывается на меня из вагона всё с той же растерянной улыбкой. Как если бы мы собрались ехать вместе, и вот на тебе… Двери закрываются. Она оглядывается ещё раз – в окно. А я стою, держась, как за последнюю соломину, за свою придурошную сигарету, и точно знаю, что бог случайностей (напишу его с маленькой буквы) такого не прощает.

Теперь остаётся грамотно опоздать на самолёт. Поскольку за самолётами не бегаем тоже.

Последняя жизнь готова лететь врассыпную между вторым и третьим терминалами. В одном индусы, арабы и красавицы третьего мира толкают впотьмах пухлые тюки на колёсиках. В другом – лампы дневного света, дистиллированная пустота и прохлада. И таможенная девушка в мундирчике отчаянно машет рукой: скорей, скорей, уже регистрация закончилась!.. И тут важнее всего не уронить дыхание, не исказить походку, сохранить дистанцию между собой и собою же.

Воображаю, как ты дочитываешь эту страницу и заявляешь: надо бы тебя немножко убить! А у самой щека оттопырена и груша тает во рту. Что вообще за история с географией? Никакого события.

Вот и я о том же – о несобытиях, о непрожитых вариантах. Они молчат, как неродные, почти незаметные за спинами «горячих» новостей. Кто на них обратит внимание? Мы и себя-то почти не слышим.

6

Две недели назад, в субботу, ближе к ночи, захожу в интернет – проверяю почту. Пользуюсь одиночеством. Провожу дефрагментацию. Это когда после раздёрганного дня собираешь себя по фрагментам. Проще выражаясь, никого не трогаю, примус починяю. Тем временем ко мне в аську заглядывает некая американская гражданка по имени Анжелина-Криста. Я думал, такие имена только в литературе остались, в дамских романах. Оказалось, нормальная тётенька, уроженка города Шарлотта, живёт в Южной Каролине.

Ума не приложу, о чём с ней говорить. По обе стороны океана – только погода и политика. Улыбаемся, несмотря ни на что. Тотальная вежливость на фоне антиамериканских настроений. Да, погода не очень. Нет, Саддама не люблю. От Буша тоже не в восторге. Да, погода оставляет желать…

Наверно, я какая-то нетипичная, жалуется шарлоттка Анжелина. Слушаю вот грустную музыку. У нас её называют депрессивной, а мне нравится. Муж давно умер. Детей было некогда рожать. Сижу теперь одна в красивом доме, на три спальни, в сорок лет нетипичную музыку слушаю. Хожу иногда океан смотреть.

Да, чуть не забыли: что у нас там с погодой? Погода, знаете, такая вульгарная. Просто похабная погода. Можно сказать, нецензурная. И у вас? И у нас!

И вдруг Анжелина-Криста выдаёт неожиданную мысль.

– А давайте, – говорит, – будем старость вместе проводить?

Я возражаю, весь такой учтивый:

– Криста, вам до старости ещё терпеть лет сорок…

– Но я же не говорю – сейчас. Давайте просто на будущее договоримся, что старость проведём вместе!

Очень осторожно, очень тупо осведомляюсь:

– А что мы будем делать в этой самой старости?

– Ну… Вы чем обычно в уик-энд занимаетесь?

– Сижу вот за компьютером. Пишу кое-что. Дефрагментирую.

– Прекрасно! Значит, вы сидите в доме за компьютером, а я в это время лежу на пляже, загораю. Солнце! Чудно! А потом вы придёте – вместе искупаемся в океане. Вы не рады?

Смотри-ка, думаю, к старости погода заметно улучшается!..

Заметив, что молчу, шарлоттка Анжелина поясняет:

– Вы можете не спешить с ответом! Главное – заранее договориться. И тогда мы уверены в своём будущем… Знаете, ночью был шторм. Я пошла, посмотрела – ну полное безобразие!

Мне нравится эта история с географией своей счастливой шизоидной необязательностью и категорической непреложностью, в силу которой два трезвых, вменяемых человека, никогда не видевших друг друга (и вряд ли увидят!), теперь обязаны дожить до некоего немыслимого срока, чтобы наконец предаться совместному купанию в водах Атлантического океана.

Океан, по крайней мере, уже в полной готовности.

Я накидываю на плечи куртку и выхожу на балкон. К ночи воздушная сырость заледеневает в хрусткую прозрачную сферу. И среди одинокого множества близоруких огней, населяющих горизонт, я выбираю с пристрастием последней детской влюблённости один-единственный, смутно догадываясь, что на самом-то деле не я, а он меня выбрал. И, судя по нарастанию сияющей массы, эта летящая золотая пуля с алмазной гранью уже развила такую сумасшедшую скорость, что я даже не успеваю докурить.

Муля

В городе, где я родился, самой знаменитой персоной был человек по имени Муля – глухонемой побирушка с устрашающе чёрным, наждачным кадыком. Муля специализировался на похоронах. Вдвоем с женой, краснолицей, в толстых очках, они пристраивались к траурным процессиям и скорбно сопровождали их вплоть до поминок. Местный управдом однажды громко выразился в их адрес: «Опять жиды на халяву пошли!..» Вспоминать об этом так стрёмно, будто бы это я сказал, а не управдом.

Незадолго до моего отъезда Муля подошёл ко мне на улице и робким жестом попросил прикурить. На этом мои отношения с Мулей исчерпали себя.

Перекур с Ганнибалом

В неприлично зелёном возрасте я заявил маме, что решил сниматься в кино, и с тридцатью рублями в кармане уехал в самый большой и бестолковый город нашей страны. Через две недели разгульной жизни (на один рубль в день) я попал на киностудию, где был принят в съёмочную группу. В первый же день я столкнулся с кумиром детства – главным исполнителем роли Бабы-яги в киношных сказках. Кумир с ходу одарил меня пылким гомосексуальным предложением, которое я с ходу отклонил.

Съёмки оставляли уйму свободного времени, и я делал несанкционированные вылазки на другие съёмочные площадки. Там можно было увидеть много любопытного. Например, как человек по фамилии Высоцкий изображает Абрама Петровича Ганнибала. Группа лилипутов из массовки в пудреных париках XVIII века поглощала за кадром водку гулливерскими дозами. Высоцкий был без парика, с длинными волосами и в негритянском гриме. По команде режиссёра «Мотор!» он делал страшно грустные глаза, брови домиком и очень тихо, укоризненно произносил: «Государь…» По команде «Стоп!» грусть резко исчезала и начиналась лёгкая болтовня на посторонние темы – хриплым победительным голосом. Тогда это был самый популярный голос в Советском Союзе. В перерыве я стоял на лестничной площадке и курил, наблюдая, как арап Ганнибал общается с дворцовой челядью. К нему каждые две секунды подходили полузнакомые и вообще незнакомые. Мне бы лично в голову не пришло подойти. Но он подошёл сам и попросил прикурить. «Благодарю». – «Не за что». На этом наши отношения с Высоцким исчерпали себя.