Отлетев, моторка ложится на скулу и по дуге разворачивается к нам обратно. Толян правит на вторую гондолу. Расчет прост — пропороть ее винтом и утопить нас окончательно.

— Весла выставляйте!.. — ору я, цепляясь за Люськины плечи.

Наш катамаран со всех сторон ощетинивается веслами, как фаланга — копьями. Удар лопастью по рылу — это серьезно. Моторка отворачивает и проносится мимо. Весла опускаются. Однако сзади моторка снова делает разворот и опять мчится на нас. Весла снова дружно поднимаются. Моторка облетает нас стороной. Толян что-то беззвучно кричит. Моторка уносится дальше и исчезает за поворотом.

Катамаран раскачивается на волнах, едва держась на плаву. Счастье, что у нас четыре гондолы, а не две. Иначе бы мы все давно уже барахтались в воде. Пустая гондола тряпкой полощется под каркасом, который моим углом погрузился чуть ли не на полметра.

— Гребем к берегу! — вставая, командую я. — К левому!..

— Айда к правому! — хрипит Градусов. — Вернемся к их вагончику и разнесем там все вдребезги!..

— К левому! — повторяю я. — Вон к той поляне!

* * *

…Стоя по пояс в воде, я отвязываю от катамарана наши вещи.

— Борман, чего не командуешь, бивень? — орет Градусов. — Схватились все за свое барахло!.. А лагерь кто ставить будет?

Солнце висит уже над елками. Борман бросает свой рюкзак.

— Девчонки, разбирайте продукты! Мокрые надо высушить, — распоряжается он. — Деменев, Тютин — за дровами! Остальные…

— Куда их за дровами? — разоряется Градусов. — Они тебе к утру вичку принесут! На чем сушиться будем? На свечке? Дрова рвать я сам пойду! Чеба, Овчин, по-пырому за мной!..

Выбивая фонтаны из раструбов своих мушкетерских сапог, Градусов, махая топором, топает в лес. Овечкин и Чебыкин бегут за ним.

К сумеркам наш лагерь готов. Стоит палатка, горит огромный костер, варятся в котле рожки. Отцы сушат продукты и шмотки. Я в стороне в одиночку чиню разорванную гондолу. Я отказался от всякой помощи, заявив, что помощники только напортачат.

Я по-прежнему мокрый. Я на четвереньках ползаю по снегу то за резиной, то за клеем, то за ножницами. Губы мои в ожогах от прилипших сигарет. Я курю так, словно хочу выдымить из себя душу, чтобы не было стыдно. Мое лицо все еще пылает от брошенной в него воды. От костра ко мне идет Маша, тихо присаживается рядом на корточки и смотрит на мои трясущиеся пальцы в оранжевой слизи клея.

— Может быть, вам все-таки нужна помощь, Виктор Сергеевич?

Я смотрю на Машу сквозь дым сигареты. Маша смотрит на мои пальцы и не поднимает глаз. Я чувствую, что она поняла, как мне сейчас хреново. Как мне холодно, тоскливо и унизительно от бессилия. Я чувствую, что Маша хочет снять с меня хотя бы ту боль, которая кривым гвоздем засела во мне после нашей вчерашней встречи в затопленном лесу. Но сейчас я так испсиховался и устал, что мне безразличны все благие побуждения Маши.

— Я же сказал, мне помощь не нужна, — отвечаю я. — Не мешай. Уйди.

Маша встает и уходит. Я доклеиваю заплату и протекторы один. Потом я тоже встаю, иду к костру, молча сдвигаю с бревна Чебыкина, сажусь и протягиваю к огню замерзшие руки со склеенными пальцами. Воцаряется тяжелая, виноватая тишина. И тут в нее всверливается басовитое жужжание лодочного мотора.

— А может, это не те?.. — умоляюще предполагает Люська.

— Кому же еще быть, кроме них? — угрюмо говорит Борман.

— Спирт выпили и возвращаются, — убито добавляет Овечкин.

— А если спрятаться, костер затушить?.. — паникует Тютин.

— Сиди, не дергайся! — рычит Градусов.

Моторка выползает из-за кустов. На середине реки она выглядит маленькой, как перочинный ножик. Поравнявшись с нами, Санек, который по-прежнему лежит на носу, машет Толяну рукой на берег.

— Заметили!.. — охает Люська, растопырив глаза.

Толян резко перекладывает руль.

«На этот раз я его убью», — тяжело думаю я.

И вдруг происходит чудо. От резкого поворота, от удара течения в борт, моторка круто, в секунду, переворачивается. На миг в воротнике пены мелькает ее просмоленное днище. И все — река пуста, словно кто-то смахнул с нее лодку невидимой рукой.

— Уто… — потрясенно шепчет Люська.

Но тут из воды, как черные мячики, выныривают две головы. Бешеными саженками Толян и Санек гребут к нашему берегу.

— Надо помочь!.. Ведь утонут же!.. Катамаран спустить!.. — не отрывая глаз от плывущих, хватает меня за рукав Маша.

— Спущен уже наш катамаран, — отвечаю я.

Мужики добираются до мелководья и, кашляя, отплевываясь, руками отбрасывая воду, рвутся к берегу. Дрожащие, синие, мокрые, они появляются на поляне и кидаются к костру. Отцы молча расступаются, давая им место. Я сижу там, где сидел. Мужики хрипят, с них льет.

— Согреться… — выдавливает из себя Санек.

Отцы молча наблюдают, как мужики тянут к огню руки, а потом по одному начинают уходить, словно от колодца, в который плюнули. Остаются только Градусов и любопытный Тютин, который, вытягивая шею, прячется за моей спиной. Санек поднимает голову и обводит поляну взглядом. С бровей его свисают сосульки волос. Я сижу.

— Земляки… Вы это… Простите нас… Ну, пьяные были…

В ответ ему — все то же молчание.

— Дайте водки… — вдруг просит Санек. — Загнемся же с холода.

Бутылки у всех на виду лежат в распотрошенном продуктовом мешке.

— Нету водки, — в тишине отвечаю я.

— Начальник, будь человеком…

— Нету водки, — повторяю я. — И вас чтобы через пять минут здесь не было.

Санек смотрит на меня побелевшими глазами. С такими глазами вцепляются в горло. Но мне не страшно. Я хочу драки.

Однако Санек ломает себя.

— Дай хоть у костра посидеть до рассвета, — просит он.

— Четыре минуты.

— Ну дай хоть спичек сухих… — придушенно говорит Санек.

Я молчу, глядя на часы. Я не хочу мстить этим мужикам. Я не хочу причинять им зло. Но я не хочу делать для них ни капли добра.

— Три минуты.

Толян, обхватив голову руками, начинает тихо и тонко материться, доводя себя до отчаяния, чтобы набраться сил. Я жду. Толян замолкает.

— Время, — говорю я.

Санек еще немного сидит, потом медленно поднимается и за плечо поднимает Толяна. Оба они, сгорбившись, уходят через снег, чавкая сапогами. Уже на опушке Толян оборачивается.

— Ну, щенки, ждите гостей!.. — орет он. — Не жить вам, падлы!..

Ему никто не отвечает. Мужики скрываются в лесу.

* * *

Отцы к костру не подходят.