Разве все это могло быть правдой? Разве Древние могут существовать на самом деле? Разве Лиз могла быть оплодотворена семенем, слюной и кровью и родить трех разных существ нечеловеческого вида? Я чувствовал ее рядом с собой – стройную, пышногрудую, мягкую, женственную, пахнущую домашней выпечкой и мускусным ароматом духов «Боди Шоп». Она была права. Все это – лишь моя безумная иллюзия.

Оглушительный гром расколол небо пополам, молния осветила крышу и дымовые трубы Фортифут-хауса, словно в фильме ужасов студии «Хаммер». Внезапно хлынул ливень, шипя и барабаня по лавровым кустам, и мы со всех ног припустили к крыльцу. Там нас уже ждал Дэнни, подпрыгивая и приплясывая, потому что хотел в туалет.

– Быстрее, папа!

Я открыл ключом дверь, и мы вошли в дом. Внутри было темно, сыро и пахло запустением. Я повесил мокрую куртку, прошел на кухню и открыл холодильник.

– Как насчет бокала вина? – спросил я Лиз. – Осталось немного болгарского.

– Фу. Ну ладно.

Она подошла и обняла меня за шею. Волосы у нее были мокрыми и прилипли ко лбу. Я поцеловал ее и поймал себя на мысли, что она мне нравится.

– Я должен заняться работой, – сказал я ей.

– Значит, ты решил остаться?

– Думаю, да. Хотя бы еще на какое-то время. У меня такое чувство, будто Фортифут-хаус не хочет меня отпускать.

– Думаю, это не такое уж и плохое место, – сказала Лиз. – На самом деле, я уже успела привязаться к нему.

Вошел Дэнни, продолжая возиться с молнией на шортах.

– Можно мне пойти на пляж? – спросил он.

– Дождь же идет.

– Ну и что. Я надену плавки.

Я выглянул в окно. На улице было довольно тепло. И небо над Английским каналом начинало проясняться.

– Хорошо, – разрешил я. – Только играй на камнях или на песке. В воду не заходи. Мы подойдем чуть позже.

Дэнни переоделся в свои яркие сине-желтые «гавайские» плавки, взял ведерко с совком и вышел под дождь.

– Похоже, он такой же сумасшедший, как и ты, – усмехнулась Лиз.

Я дал ей бокал вина и сказал:

– На здоровье. За безумие, в любом его проявлении.

Мы чокнулись бокалами, и Лиз поцеловала меня.

– Почему бы нам не подняться наверх? – спросила она. – Вино всегда вкуснее в постели.

Я посмотрел на нее поверх края бокала. Дождь тихо стучал по оконному стеклу и, задуваемый ветром в открытую кухонную дверь, капал на линолеум. Вдалеке грохотал гром. Три сына, – сказал мне молодой мистер Биллингс. – Один из семени, один из слюны, один из крови. Или мне все это приснилось, померещилось?

Лиз поднималась по лестнице впереди меня. Она оглянулась два-три раза и улыбнулась, убедившись, что я следую за ней. Когда мы дошли до спальни, выглянуло солнце, и вся комната озарилась ярким светом. Лиз поставила бокал вина рядом с разобранной постелью и тут же расстегнула ремень. Сбросила с себя джинсы, села на кровать и протянула ко мне руки. Сквозь прозрачный нейлон трусиков я видел темный треугольник ее лобковых волос.

Я снял рубашку, брюки и опустился рядом с ней на мятую простыню. Мы сидели лицом к лицу, как любовники на обложке книги «Радость секса», целуясь и исследуя рты друг друга. У Лиз он был со вкусом вина и не поддающейся определению, но ярко выраженной сладости, напоминавшей мне что-то далекое и неуловимое.

Она подняла руки, и я стянул с нее футболку, обнажив груди. Они тяжело качнулись у меня в руках, соски в солнечном свете были яркими, как фруктовые пастилки с мандариновым вкусом. Я принялся целовать ей груди, слегка покусывая соски. Она ворошила пальцами мне волосы, снова и снова приговаривая:

– Дэвид, я люблю тебя. Дэвид, я люблю тебя, – самым нежным шепотом, который я когда-либо слышал. Он напоминал какое-то ритуальное песнопение.

Я неловко приспустил с нее трусики. Затем нежно положил ее на спину и поднял ноги, чтобы стянуть трусики полностью. Лобковые волосы поблескивали в солнечном свете, как позолоченная проволока. Половые губы блестели от влаги. Она взяла их обеими руками и развела в стороны, раскрыв себя для меня.

Распахнулась дверь и, ой! – прошептал кто-то. Возможно, это был я.

Я освободился от трусов. Член у меня отвердел. Лиз взяла его одной рукой и принялась медленно массировать, поглаживая большим пальцем набухшую головку.

– Дэвид, ты великолепен. Я люблю тебя.

Я попытался опуститься вниз, чтобы войти в нее, но она остановила меня, сжав мой член еще крепче. Я почувствовал, как ее ногти впились мне в кожу.

– Я хочу тебя, – задыхаясь, прошептал я.

Она одарила меня насмешливой улыбкой:

– Ты можешь меня хотеть. Но я еще не решила, позволю ли тебе получить меня.

Я снова навалился на нее, чувствуя нарастающее разочарование. Она сжала мой член так крепко, что головка потемнела от притока крови.

– Лиз, мне больно!

– Тебе не нравится боль? – игриво спросила она. – Я думала, что ты из тех мужчин, которые кайфуют от боли.

Я ненадолго замешкался и снова навалился на нее. И в этот момент я почувствовал острую боль у основания члена. Опустив глаза, я увидел, что между пальцев у Лиз вытекла тонкая струйка крови. Она скользнула по тыльной стороне ее руки, образовав тяжелую, вязкую каплю, которая упала в расщелину между ее пухлых ягодиц.

Я уставился на Лиз. Она посмотрела на меня в ответ. Ее глаза словно пытались мне что-то сказать.

Один из семени. Один из слюны. Один из крови. Три вида Древних, ждущих великого Обновления.

– В чем дело? – спросила меня Лиз.

Эрекция у меня начала пропадать.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, кто ты, – потребовал я.

– Ты знаешь, кто я.

– Я уже не уверен. Теперь у тебя есть три вещи – семя, слюна и кровь. Возможно, ты одна из Древних, о которых рассказывал молодой мистер Биллингс. Возможно, ты одна из них.

– Дэвид, ты реально слетел с катушек.

– Да ну? А для чего эти царапины?

– Мне нравится царапаться, когда я занимаюсь любовью, вот и все. Наверное, внутри я животное.

– Животное? Или тварь?

Лиз села прямо и положила руку мне на плечо:

– Дэвид, это безумие. Извини, что поцарапала тебя. Я просто заигралась. Но нет никакой твари, нет молодого мистера Биллингса, нет Бурого Дженкина и нет Кезии Мэйсон. Все они существуют лишь у тебя в голове, Дэвид. Это всего лишь фантазии. Твое воображение.

– Этого не может быть, – возразил я. – Если они лишь игра моего воображения, почему я помню их так подробно? Я могу описать даже гравировку на карманных часах молодого мистера Биллингса. Что-то похожее на осьминога. Я был там, я ходил туда. И я уверен в этом.