Чтобы убедиться в том, что брата Коленберга действительно расстреляли по приказу Я.А. Слащёва, достаточно открыть газету «Известия Николаевского губисполкома и Губкома КП/б/У» за № 244, от 20 ноября 1920 года, где в списке 39-м значится: «Коленберг Герш, член комсомола, служ. завода Когана».

Как считает Александр Хинштейн, «мистическая слава, окружавшая Слащова, с каждым годом постепенно таяла. Трудно было поверить, что этот рядовой преподаватель был тем самым Слащовым, чьё имя гремело по всей стране, наводя ужас на врагов и вселяя безудержную веру в соратников.

Не помогли даже съёмки кинофильма «Врангель», где Слащов сыграл самого себя. Фильма эта, снятая «Пролетарским кино», успеха не имела и до наших дней не сохранилась.

Последний всплеск интереса к его персоне пришёлся на конец 20-х. В 1928 году Михаил Булгаков пишет «Бег». В главном герое пьесы генерале Хлудове, которого, по выражению кинорежиссёра И. Хейфица, отличала «звериная ненависть к революции и затаённая любовь к России», публика тотчас опознала Слащова.

Но Слащову не суждено было увидеть своё литературное отражение на сцене».

К 1930 году произведения Булгакова перестали печататься, пьесы изымались из репертуара театров. Была запрещена к постановке и пьеса «Бег». 10 марта 1940 года Михаил Александрович Булгаков скончался.

Трагично закончилась жизнь почти всех возвратившихся со Слащёвым лиц. В 30-е годы все они, за исключением Мезерницкого и жены, судьба которых неизвестна до сих пор, были расстреляны. Тогда же в 30-е жертвами репрессий стали как организаторы, так и исполнители операции по возвращению Якова Александровича Слащёва на родину. То же самое произошло и с теми чекистами, кто расследовал убийство бывшего белого генерала. Только поэтому можно с уверенностью сказать, что мистическая слава генерала Слащёва продолжала жить и после его смерти.

Кстати сказать, одним из тех, кто не захотел вернуться в Россию со своим командиром и другом, стал генерал-майор Георгий Александрович Дубяго. После бегства Слащёва он выехал в Болгарию. Во время Второй мировой войны переехал в Германию. А после войны эмигрировал в США. Там он дожил до 72 лет и умер от разрыва сердца.

Вряд ли такая судьба была уготована Якову Александровичу с его непоколебимым характером. Не поэтому ли он, так любивший Россию, сотни раз смотревший в лицо смерти, всё же погиб как настоящий русский офицер на своей земле. Погиб, счастливой смертью солдата, не дождавшись ночных допросов, пыток и издевательств, а затем подлой пули в затылок.

После прибытия в Константинополь барон Врангель разместился на яхте «Лукулл». Она стояла на рейде в проливе Босфор. На ней же находились его семейство, а также войсковой архив и казна. 15 октября 1921 года итальянский пароход «Адрия», следовавший из советского порта Батуми, свернул в сторону рейда и на полном ходу протаранил яхту, пустив её ко дну. Барон вместе с семьёй в это время отсутствовал. Большинству членов экипажа удалось спастись. Странные обстоятельства гибели «Лукулла» на сегодняшний день подтверждаются современными исследователями советских спецслужб. Как выясняется, в таране участвовала агент Разведуправления Красной армии Ольга Голубовская.

Следующим местом обитания Врангеля стала Сербия, где ему разрешили разместить отряд из двух тысяч вооружённых людей. Вся остальная армия под командованием генерала Кутепова переправилась в Болгарию. В 1924 году барон создаёт Русский общевоинский союз (РОВС) и в том же году признаёт верховное руководство РОВСа за великим князем Николаем Николаевичем.

В 1926 году он объявляет остаткам своей армии о прекращении финансирования, оставляя тысячи русских ветеранов войн без средств к существованию. Сам же в сентябре 1927 года переезжает с семьёй в Брюссель, где устраивается инженером в одной из брюссельских фирм. В апреле следующего года генерал Врангель скоропостижно умрёт, после внезапного заражения туберкулёзом. Считается, что барон был отравлен братом своего слуги, являвшимся агентом ВЧК. Было ему всего 49 лет.

Трудно сказать, какие чувства испытал Яков Александрович Слащёв при получении этого известия, но, как оказывается, врагов у Врангеля хватало и без него. Чтобы убедиться в этом, достаточно вернуться к очеркам генерала Евгения Исааковича Доставалова:

«В Берлине генерал Келчевский рассказывал мне, что в Сербии к нему и генералу Сидорину явился Бурцев и уговаривал их примириться с Врангелем. На вопрос, заданный Бурцеву, разве он не знает, что за авантюрист Врангель, старый сыщик вынул из портфеля пачку бумаг и, потрясая ими, сказал: «Знаю, всё знаю, вот здесь у меня есть такие документики, которые в один момент могли бы уничтожить Врангеля, но я этого не делаю. Важен не Врангель, важна идея». Но какая же это всё-таки должна быть «идея», проводить которую Бурцев собирается при помощи Врангеля?

Я полагаю, что из опубликованного, далеко не полного материала, который имеется в моих руках, станет вполне ясным тот ужасающий моральный гнёт, в котором приходилось жить русским беженцам на Балканах, где собрался весь субсидируемый цвет врангелевских героев и его контрразведки. Я не хочу подвергать врангелевскому террору своих друзей, но письма, которые я получаю от беженцев-офицеров бывшей врангелевской армии из Сербии и Греции, рисуют яркую картину разложения белого тыла.

Таких, как я, разочаровавшихся в эмигрантской идеологии и в идеях, защищаемых Врангелем и Бурцевым, много. Нас будет ещё больше».

«Преступление Врангеля перед офицерами заключалось в том, что он сознавал безнадёжность начатого им дела и после эвакуации подтвердил, что в Крыму он гальванизировал труп, но сколько тысяч молодых офицерских жизней было принесено в жертву этой гальванизации.

Впрочем, и сами вожди белых армий признавали узкоклассовый, а не всенародный характер возглавлявшегося ими Белого движения. В своих воспоминаниях генерал Деникин говорит: «Армия в самом зародыше таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый, офицерский». Деникин видел глубокую ненависть к ней народных масс. «Было ясно, что Добровольческая армия выполнить своей задачи во всероссийском масштабе не сможет». Несмотря на это, Деникин и Врангель устилали Россию офицерскими телами за дело, в торжество которого они сами не верили».

«А наша военная мысль и в Крыму работала по-прежнему вяло, а чаще не работала вовсе, и наши первоначальные победы мы покупали не уменьем, а ценой офицерских жизней, заменить которые нам было нечем.

Решив покончить с армией Врангеля, красное командование, укрепив Каховский плацдарм и отбив наши атаки, стало сосредотачивать под прикрытием его сильную ударную группу. Нам были хорошо известны состав и численность группирующихся там частей. Благодаря неосторожности красных, плохо зашифровавших свои радиограммы, мы могли ежедневно следить за движением к Каховке частей конной армии Будённого ещё с тех пор, когда его дивизии располагались в районе Александрии. План красного командования был прост и ясен: увлекая наши силы всё далее на северо-восток, нанести удар собранным в Каховке кулаком по кратчайшему и важнейшему направлению на Перекоп и, отрезав нашу армию от перешейков, одним ударом ликвидировать крымский фронт.