План был простой: приехать в Харбин, найти Гогу, переночевать дома, ключи у него были, и завтра утренним поездом, желательно самым ранним, вернуться в Маоэршань. Он знал, что дед встаёт рано, поэтому предусмотрительно оставил незакрытым окно, а про дыру в заборе никто не знает, Сашик был в этом уверен. Ещё была задача – в Харбине не столкнуться на вокзале с родителями, которые там пересаживались на дайренский поезд, но он знал, что они уедут через небольшой промежуток времени после прибытия из Маоэршаня и поэтому не пойдут домой, а будут ждать на вокзале в зале ожидания. Как проскочить с перрона и обойти зал ожидания, Сашик знал.

Харбин встретил его раскалённым асфальтом. Всего несколько дней, как он уехал с родителями из города, но за это время он уже успел привыкнуть к загородной прохладе, и когда вышел из прокуренного вагона в предчувствии вечерней свежести, то оказался в плотном горячем воздухе с запахом окалины от перегретых шпал и рельсов.

Он быстро, бегом, добежал до дому, бросил рюкзак и выскочил на улицу. Игорь Заболотный жил недалеко, рядом со старым русским кладбищем, на том же, что и Сашик, Большом проспекте, поэтому он решил, что нет никакого смысла ждать автобуса и быстрее будет добраться пешком. Когда он вышел на проспект, уже смеркалось, на проезжей части и тротуарах было пусто, харбинцы спрятались от жары в своих домах и садах, а многие, особенно из его зажиточного района, из Нового города, разъехались по загородным дачам; Сашик шёл и думал о том, застанет он Гогу дома или нет.

Гога был на один класс старше Сашика; он был небольшого роста, плотный и очень активный мальчик, многим интересовался, много знал, и с ним было интересно. Он сильно отличался от Володи Слободчикова, тот был спокойный, воспитанный и всё познавал из книг. Гога же был очень общительный; иногда Сашику с трудом удавалось понять, с кем только Гога не был знаком в городе: у него были друзья в железнодорожных мастерских и среди китайских торговцев и даже рикш; он знался со студентами Политехнического института и студентами-юристами, ходил на их собрания, даже на политические; он уже встречался с девушками, и для него не существовало расстояний, на свидание он мог пойти пешком даже в Старый Харбин. У Гоги была очень добрая мама, папа, который приехал в Маньчжурию из Благовещенска ещё в 1910 году работать на железной дороге, младший брат и старшая сестра.

Перед самым отъездом, когда Сашик виделся с Гогой в последний раз, тот рассказал, что за несколько дней до этого был на собрании харбинских мушкетёров и там познакомился с пришедшими на это собрание молодыми фашистами. Гога пытался рассказать подробности, о чем они говорили, но Сашик почти ничего не понял, кроме того, что мушкетёры и фашисты хотят освободить Россию от, как выразился Гога, «гнёта большевиков». Встреча была на бегу: Сашик хотел спросить, а как они хотят освободить Россию, но Гога уже куда-то торопился и обещал рассказать, когда они встретятся, и даже обещал познакомить. Сашик тоже хотел рассказать, как он ходил на городской ежегодный сбор харбинских бойскаутов в гимназию Достоевского, но не успел. Они договорились встретиться именно сегодня, поэтому он так стремился в Харбин и не предполагал, что мама… А папа? А папа всегда был на стороне мамы.

Было бы здорово застать Гогу дома, он знал, что его мама позволит им разговаривать сколько угодно, хоть до самого утра, и даже переночевать, если будет очень поздно. Сашику это очень нравилось, он в этом чувствовал нечто, чего не мог себе объяснить, потому что дома у него такой свободы не было.

Он быстро шёл, даже бежал: вот мимо него проскочила громадина Чуринского магазина, вот он миновал Ажихейскую, вот показался угловой дом на Гиринской, а дальше была Цицикарская, где на углу Большого проспекта жил Гога и куда было совсем недалеко.

Уже темнело, длинный майский день близился к концу, скоро за спиной затеплится красная полоска заката и должны будут включиться уличные фонари; Сашик замедлил шаг, чтобы перевести дух, и вдруг его кто-то окликнул. Из подворотни дома, мимо которого он только что пробежал, ему махал рукой Гога. Это было так неожиданно, что Сашик даже не успел обрадоваться, он только подумал: «Вот это отлично, вот это – удача!» Он резко развернулся, бегом вбежал в подворотню и остановился, потому что то, что он увидел, его очень удивило.

Здесь, в этом районе, он бывал каждый день, близко, всего в одном квартале внизу на Садовой, находилась его гимназия Христианского союза молодых людей; его перевели в неё из Коммерческого училища, после того как СССР и Китай договорились о совместном владении КВЖД; тогда уволили отца, а в училище оставили только детей из семей советских граждан, а остальные были определены в другие училища и гимназии.

В особняках и добротных доходных домах Нового города жили в основном зажиточные харбинцы и почти не бывало такого стечения людей, в котором он только что оказался. В подворотне вместе с Гогой стояли с десяток русских парней и мужчин постарше, а в большом внутреннем дворе – несколько крытых грузовиков, в которых, держа винтовки между коленями, сидели китайские полицейские. Все – и те, кто стоял в подворотне, и те, кто сидел в машинах, – сосредоточенно молчали.

Сашик вопросительно кивнул Гоге, тот посмотрел по сторонам и сказал:

– Пока молчи!

– А как же?..

– Пока молчи, – заговорщицки повторил Гога, глядя на Сашика снизу вверх.

Сашик удивился, но ничего другого не оставалось, и он стал осматриваться: на улице и в подворотне, где он только что оказался, были уже поздние сумерки, но в большом дворе кто-то сложил между грузовиками костёр и плеснул из канистры бензином; огонь взялся и осветил всех ярким, весёлым светом. Теперь Сашик увидел, что во дворе стояли три крытые машины, рядом с ними было ещё десятка полтора русских и столько же стояло вместе с ним и Гогой в подворотне.

К Гоге подошёл высокий худой мужчина с тоненькими стрелочками подстриженых усов, на вид лет тридцати – тридцати пяти, в тёмном костюме, он вопросительно кивнул Гоге на Сашика.

– Это наш, «костровой», я его хорошо знаю.

Мужчина отошёл, и Сашик заметил, что его пиджак на боку оттопыривается, и подумал: «Ух ты! У него пистолет! А хорошо, дед не знает, что я уехал».

В этот момент к подворотне подъехал лакированный легковой автомобиль, Сашик определил, что это был итальянский «фиат»; с его пассажирского сиденья вышел человек лет пятидесяти, в тёмном пиджаке и светлых полосатых брюках, его пиджак тоже оттопыривался на боку; он подошёл к мужчине, который только что разговаривал с Гогой, и полушёпотом сказал:

– Вот что, Михаил Капитонович! Китайцы на ночь уедут в казармы, к нужному времени вернутся, а вам приказ до утра не расходиться и в подворотне не отсвечивать. Вас с каждого угла видно, а в консульстве ещё не спят. Я только что проезжал мимо, в окне генерального горит свет. Вам всё понятно?

– Понятно, ваше превосходительство! – тихо ответил тот, которого подошедший назвал Михаилом Капитоновичем.

– Исполняйте! И возьмите вот это, – сказал он и передал большой толстый конверт, – как использовать, я думаю, вам лишних рекомендаций не требуется.