Так что, хотя он и по-прежнему желал ее, удовлетворяя желание, он превращался из пылкого возлюбленного в величественного короля и хозяина положения.

Все это стало очевидным вскоре после рождения Елизаветы. Анна хотела, чтобы ребенок был с ней, хотела сама кормить его грудью, постоянно заботиться о нем. Она испытывала к девочке пылкую материнскую любовь, к тому же боялась, что ее враги могут навредить ее дочери.

Увидев колыбель девочки в спальне, которую он разделял с Анной, Генрих изумился.

– Что это такое? – рыкнул он. – Что все это значит?

– Она будет со мной, – сказала Анна, привыкшая им командовать и продолжавшая вести себя, как раньше.

– Ты хочешь, чтобы она находилась с тобой? – угрожающе повторил он ее слова.

– Да, – подтвердила она. – И я сама буду кормить ее, поскольку никому не могу этого доверить.

Лицо короля побагровело от гнева. Он ногой открыл дверь и кликнул удивленную служанку. Та вошла в комнату, вся дрожа от страха.

– Унесите ребенка! – приказал он.

Девушка смотрела то на короля, то на королеву. Лицо королевы было очень бледным, но она молчала. Она дрожала, вспоминая, что он говорил ей до рождения ребенка, говорил в присутствии посторонних людей. Он говорил, что она должна помнить, что в его власти опустить ее значительно ниже того положения, в котором она находилась, когда он так высоко ее поднял. Потом, правда, сказал, что лучше будет просить милостыню, ходя от одной двери к другой, чем расстанется с нею. И ему было наплевать, что каждое из этих высказываний взаимоисключало другое. И на ее чувства ему было наплевать. К тому же он не думал о том, что скажут при дворе. А там могут сказать, что ее влияние на короля ослабло. Вот почему Анна смотрела, как девушка уносит ребенка, и молчала.

– Она не будет давать нам спокойно спать, – сказал король.

Но когда они остались одни, Анна на него набросилась.

– Она будет при мне, и я сама буду ее кормить, – заявила она. – Какое тебе дело…

Он посмотрел ей в глаза.

– Запомни: я поднял тебя до уровня королевы Англии, – внятно выговаривая каждое слово сказал Генрих, – а потому прошу вести себя не как простая смертная, а как королева.

Голос его был таким же холодным, как и его глаза. Она не знала, что взгляд его может быть таким холодным, а маленький рот столь резким и жестоким.

Все еще дрожа, она гордо отвернулась от него. Однако она понимала, что отныне ей придется во всем ему подчиняться.

Король не отрывал от Анны глаз. Ее распущенные волосы ниспадали с плеч, и она вдруг напомнила ему ту девушку из Хивера, с которой он беседовал в розарии. Он подошел к ней и положил ей на плечо свою тяжелую руку.

– Послушай, Анна, – сказал он и повернул к себе ее лицо, желая его поцеловать. В ее сердце затеплилась надежда. Она все еще имеет над ним какую-то власть. Она рано сдалась. Анна улыбнулась.

– Ты действовал очень решительно, – сказала она, стараясь показать, что вопрос этот ее не слишком беспокоит, так как понимала, что глупо показывать свой страх перед тем, кто любит командовать и делать все по-своему.

– Душа моя! – сказал он хрипло. В нем росло желание. Она прекрасно знала его и поняла это с ходу. – Королева не должна кормить ребенка грудью! – Он рассмеялся. – У нас родилась дочь, а теперь мы должны сделать сына!

Она тоже рассмеялась. Он ласкал ее, а она все думала и думала. Она считала, что с рождением ребенка наступит затишье. Она будет жить спокойно, без страхов, защищенная от всего своим материнством. Но судьба обошлась с ней жестоко. Она родила королю не сына, о котором он так мечтал и который мог бы обеспечить ее этим спокойствием и безопасностью, а дочь. Борьба еще не закончена. Она только начинается, и то, что было до сих пор, это лишь незначительные стычки в сравнении с теми, что еще предстоят. Теперь ей потребуется все ее умение, ибо оружие, которым она пользовалась раньше и которое принесло ей победу, притупилось. К тому же отныне она должна бороться не только за себя.

Как она жалела теперь Катарину Арагонскую, которая уже прошла через все это! Она все еще сражалась, избрав своим оружием терпение и упорство. Анна нуждалась в таком же терпении, в таком же упорстве, так как сражалась в противоположном лагере. Она стала матерью, то есть тигрицей, детенышу которой грозила смертельная опасность. Она считала Катарину Арагонскую несчастной и жалкой женщиной, а ее дочь Марию своенравной, не сдержанной на слова девицей. Теперь же они стали ее злейшими врагами, ждавшими удобного момента обесчестить ее и дочь.

Она поцеловала Генриха.

– Анна, Анна, единственная моя!

Ее охватил гнев, так как она поняла, что он сравнивает ее с девушкой, с которой делил ложе во время ее беременности. Раньше она бы оттолкнула его, сказала бы ему все, что о нем думает. Теперь ей нельзя так рисковать. Она должна вновь завоевать его, очаровать. Сейчас это будет сделать труднее, но она это сделает, потому что это необходимо.

Он лежал рядом с ней, а она взяла его за руку, переплела пальцы.

– Генрих, – обратилась она к нему. Он хмыкнул.

Слова застыли у нее на губах. Попросить его, чтобы он приказал принести ребенка? Нет, это было бы неразумно, она больше не может ставить своих условий, она должна действовать очень осторожно, ибо теперь она всего лишь жена короля. У королевы Англии не было той власти, какой обладала Анна Рочфорд или маркиза Пемброк, но королева не утратила хитрость этих леди, и она еще посмеется в лицо своим врагам, которые предсказывают ее падение.

– Генрих, теперь, когда у нас родился ребенок, было бы разумным объявить Марию незаконнорожденной, верно? Мы с тобой знаем, что это так, но официально это провозглашено не было.

Он задумался. Он был слегка обижен на Марию, которая всегда была на стороне матери и восхищалась ею с тех самых пор, как возникла проблема развода. Мария была упряма и пренебрежительно относилась к своему отцу, королю.

– Клянусь Богом, я был слишком снисходителен к этой девчонке.

– Ты совершенно прав! Я всегда говорила тебе об этом! Ты немедленно должен объявить ее незаконнорожденной. И все сколько-нибудь достойные люди согласятся с этим.

– А если не согласятся, то им же будет хуже! – воскликнул Генрих.

Анна поцеловала его в щеку. Выходит, она все еще имеет над ним власть. Он сказал:

– Мы должны действовать осторожно. Боюсь, народу это не понравится. Они считают Катарину мученицей, да и Марию тоже.

Анна не придавала слишком большого значения настроению народа. Народ кричал, что не хочет Нэн Бален, а она стала королевой. Люди собирались в кучки и роптали, иногда устраивали беспорядки, собирались в колонны и шли по городу с горящими факелами в руках. И все же этому не следует придавать слишком большое значение.