— Амадэус Крам полностью одобрил мое предложение, — ровным голосом сказал Дей. — Пойми, Лис, мы беспокоимся за тебя. Амадэус порадеет о временном освобождении от государственных срезов, а обучаться ты сможешь и заочно, я лично буду телепатировать тебе задания.

— Не понимаю… — Я с силой потерла виски, пытаясь собрать воедино мысли, разбредшиеся по голове, как оставленное без присмотра овечье стадо. — Это ведь бред, Дей! Да, меня хорошо потрепало, но сейчас я вполне здорова и в ближайшую сотню лет не собираюсь склеивать крылья. Ты лукавишь, верно? Это из-за войны? Что, родители всяких белоручек-вельмож решили забрать своих чад из академии и увезти к василискам на кулички? Их право, но при чем здесь я? Если драконы снова нападут на город, я буду сражаться, а не побегу, как трусливая крыса с корабля!

— Верно, ты ничего не понимаешь. — В голосе Дея зазвенела сталь. — Думаешь, мы здесь в шахматы играем? Война — не игра для всяких сопливых недомагов, вроде тебя! — Подавшись вперед, он грубо схватил меня за плечи и хорошенько тряхнул. — Совсем скоро здесь начнется такой ужас, по сравнению с которым огненная бездна для грешников — детская страшилка!

Он тряс меня с такой силой, что голова, как у сломанной куклы, болталась из стороны в сторону. Дей не кричал и даже не повышал голоса, но отчего-то у меня заложило уши.

— Один раз ты уже проявила героизм, хотя я бы назвал это обычной глупостью, — и хватит на твой век! В следующий раз… — Дей вдруг замолчал. Отпустил меня, яростно потер лицо. — В следующий раз меня не будет рядом. И никто не сможет помочь тебе, даже магистр Крам. Он тоже не всесилен, Лис… Уезжай. Прошу тебя. — Он посмотрел на меня сухими блестящими глазами, и жесткая складка у губ стала резче. — В любом случае, хочешь ты того или нет, к завтрашнему вечеру тебя здесь не будет.

В воздухе повисла тишина. Она была густой, как повидло, и казалась почти осязаемой.

Я разглядывала Дея и думала о том, что, оказывается, совсем не знаю этого человека. И не уверена, что хочу знать.

— Хотя бы с друзьями я могу попрощаться?

Деймус недовольно скривился.

— Да, конечно. Завтра до полудня у тебя будет на это время.

— Полагаю, ты не расскажешь, что происходит на самом деле?

Дей неопределенно мотнул головой. Его лицо снова стало походить на безразличную восковую маску.

— Даже если бы хотел, Лис. Не могу.

Я легла на кровать, повернувшись к нему спиной и зарывшись лицом в подушку.

Он встал, некоторое время в безмолвии постоял надо мной — я вздрогнула всем телом, когда почувствовала прикосновение прохладной ладони к своему плечу.

Когда с тихим скрипом затворилась дверь, я позволила себе расслабиться и завыть в голос от злости и горечи. Мне казалось, теперь я знаю чувства Цезаря в момент, когда кинжал Брута вонзился в его спину. Мысль, что меня предали самые близкие на этом свете люди, жгла нутро и словно бы отравляла воздух… Сдавленные рыдания как-то незаметно сменились усталой, наполненной тревожными картинами дремой, а после — глубоким сном, слава Богу-Дракону, без сновидений…

* * *

Возвращение блудной хозяйки Хууб принял с истинно самурайской выдержкой. Он долго обнюхивал мою руку, затем профырчал что-то одобрительное и провел мокрым розовым языком вдоль ладони. На этом с церемониями было покончено, и я получила негласное разрешение сколько душе угодно чесать подставленное мягкое брюшко и ласково трепать за уши, которые могли успешно заменить паруса на небольшой игрушечной лодке.

Обласкав зверька с головы до кончиков когтистых лапок, я посадила его в хваленую клетку из толунской стали (она действительно была очень красивой и удобной, со всевозможными жердочками и беговыми колесиками, вызвавшими у Хууба неожиданно живой интерес) и принялась ревизовать уложенные в тюки и коробки вещи.

Нанятым Деем подручным нужно было отдать должное, все было сложено идеально: одежда тщательно отглажена, немногочисленные украшения и всякая канцелярская мелочь заперты в шкатулки, а каждая книга обернута плотной желтоватой бумагой.

Оглядев свой нехитрый скарб, я встала у окна, с тоской глядя на пустующий двор. Утро выдалось пасмурным — большой глаз Бога-Дракона был словно бы прищурен, а малый так и вовсе скрылся за густыми серыми тучами.

Деймус, добросовестно поддерживая реноме тирана и деспота, строго-настрого запретил мне покидать комнату, опасаясь, видимо, что я если и не решусь на побег, то непременно организую саботажную акцию с листовками и бесплатным шоколадом.

Он разбудил меня на рассвете, провел в комнату, будто я была тяжело больна и не могла передвигаться без его помощи. Как и накануне, Дей старательно темнил и отказывался отвечать на вопросы. Амадэус, на которого я возлагала большие надежды, и вовсе не появился. Давя тяжелые вздохи, я за глаза клеймила их «предателями», «мерзкими заговорщиками», но втайне надеялась, что мой нерадивый ментор хотя бы перед отъездом придет попрощаться…

Пробил колокол, ознаменовав короткий перерыв между утренними занятиями. Не отходя от окна, я косилась на дверь, ожидая прихода друзей. Я уже предвкушала рыдания Ниссы, портовую ругань Шенрияра и спокойную грусть Тойи и собиралась принять все это со страдальческим лицом жертвы политических репрессий, сосланной на рудники в Сибирь…

Друзья почему-то не спешили заливать мой порог горючими слезами. В легкой тревоге я принялась мерить шагами комнату. В коридоре за стеной (жилой корпус близко соседствовал с учебным) было непривычно тихо, хотя толпы студентов, радостно вываливающиеся из аудиторий, должны были наделать немало шума.

Метнувшись к окну, я обнаружила, что площадь перед академией по-прежнему пуста. Беспокойство нарастало как снежный ком, и, не выдержав, я вышла из комнаты, прихватив зачем-то тяжеленный фолиант — судя по размеру, «Инквизиторское право».

По коридору гулял прохладный ветерок, где-то хлопали неплотно закрытые ставни.

Я не сделала и пары шагов, когда странное чувство заставило остановиться. Тяжело и часто забилось сердце. Дыхание, ставшее вдруг раскаленным, как угли, обожгло губы. Выпустив из рук книгу, я прижала ладони к вискам — в голове нарастал шум, похожий то на глухие удары колокола, то на отдаленные раскаты грома.

Но вовсе не это заставило меня со стоном опуститься на пол. Волна ужаса, липкого и отчего-то пахнущего хлоркой и гнилью, оплела конечности плотным коконом, жгутами захлестнула грудь, словно живая, высасывая силы и мысли. Мне показалось, что воздух вокруг меня превратился в слизь, забивающую глотку, и я действительно стала задыхаться. Хотелось позвать на помощь, но все, что я могла, — лишь беспомощно открывать рот, чувствуя себя бессловесной медузой, выброшенной на морской берег.

Потом перед глазами будто вспыхнули люминесцентные лампы, острая боль пронзила виски, и на несколько страшных секунд наступила темнота…

Очнулась я на полу — сжавшаяся в испуганный комок. Внутренние часы утверждали, что беспамятство длилось не больше минуты, приходилось им верить.