Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Справься у Радищева по поводу русской традиции, — говорил Генрих. — Перечитай Бунина. «Деревню» его, например. Пьянство на обочине катастрофы — вот в чём она, русская традиция. В отсутствии традиций. Разве катастрофа может быть традицией?
— Ну уж нет, — запротестовал Стас, почему-то обращаясь непосредственно к Люсе. — А община? А граф Лев Николаевич?!
— Миф это, про общину, и граф Лев Николаевич — тот ещё сказочник, — забывшись, Генрих отхлебнул водку-тоник шумно, как чай. — Ведь это научили нас так думать. А на самом-то деле Пётр одно только указы издавал, чтобы русские купцы в артели сбивались, дабы иноземцам, — он махнул в сторону гулянки, — противостоять сподручней было. Без толку! Традиция…
В зале раскручивался праздник: новоиспечённый отец произнёс благодарственный тост и под подбадривающие крики осушал хрустальный рог, который по мере того, как поднимался остриём к потолку, терял дрожащий в нём рубиновый цвет.
Митя обречённо вздохнул: ещё один раунд.
— Сам подумай, — сказал он. — Ведь это ты судишь. Отсюда, извне, спустя столетия судишь. Я вот что говорил: только извне традиция хороша или плоха. Только извне и можно вообще её судить. Тому, кто там, внутри, она просто дана. Ему не нужно сверяться, хороша она или плоха. Ты же не рассуждаешь, хорошо ли ребёнку в утробе, не тесно ли ему там, не темно ли. Плохо без традиции. Потому что пусто.
Генрих откинулся на спинку и уставился на Митю, всем своим видом давая понять, что тот сказал откровенную глупость.
— Ого! Что такое ценное, например, потеряли мы, русские? За что нужно было бы держаться зубами? Я тебе скажу! — он выдержал паузу как перед заключительным аккордом. — Мы не потеряли, мы — освободились. Вот только теперь, от всего окончательно освободились — наконец-то чистый лист перед нами. Перед кем-то этот чистый лист был положен в десятом веке, перед кем-то в семнадцатом. А нам выпало сейчас. Пиши, дерзай.
Стас и Витя посмотрели на Люсю, будто спрашивая её мнения. Но она была занята другим. Вытянув ноги на соседний стул, Люся потягивала из своего стакана и смотрела в сторону, на танцующих родственников Арсена, ладони которых кружились над головами, будто брошенные по ветру листы бумаги.
— Вот ты свободен, — продолжил Генрих, обращаясь к Мите, — иди куда хочешь! Что же тебя напрягает, какая такая пустота?
— Но куда? Идти куда? Вот ты — куда хочешь? Если нет внутри никакого направления… Понимаешь, как перелётные птицы находят нужное место за тысячи километров. В любую погоду. В них чувство направления. Вот и традиция — то же самое. Нет никаких знаков, бездна вокруг и туман — но человек чувствует, куда ему нужно. А мы всё наугад — как врач районной поликлиники — «а что, если так?». В нас не осталось этого чувства направления. Поэтому нас и гонят как стадо, с пастбища на пастбище.
— А было оно когда-нибудь? Чувство направления?
Митя покачал головой.
— Может быть — может быть, и не было. Я не знаю. Не могу понять. Только знаю, что наугад получается дерьмово: то СССР, то СНГ!
Генрих спокойно, выдержав паузу, положил ногу на ногу, поправил штанину, защипнув и оттянув её аккуратно за стрелку. Впервые за вечер он посмотрел на Люсю, но тут же с ещё большим воодушевлением набросился на Митю.
— Странный ты, Митя, человек, — сказал он. — Ты сочиняешь свою собственную Россию. Ты былинщик какой-то. Традицию русскую сочиняешь. Ельцина вот поносишь, будто он тебе в борщ плюнул. Пропил страну, развратил! За что ты его казнишь? Когда Россия была другой? Когда была трезвой? Не ленивой? Не кровавой когда была?
— Всегда хотела.
— Но не могла, да?
— А что, если в этом и есть русская традиция? В этом желании? В попытке преодолеть самоё себя…
Генрих удивлённо развёл руками, готовый выпалить очередную убийственную реплику, но Люся толкнула Митю плечом:
— Вон Олег твой явился.
Спор прервался. Митя долго не мог найти его взглядом, хоть тот стоял в дверях. Наконец, увидел, приподнялся и помахал ему рукой. Олег стремительным шагом двинулся в их сторону. «А всё-таки есть в нём что-то от того Чучи, — подумал вдруг Митя, глядя, как он идёт, вытянувшись по струнке, будто с большущей линейкой, привязанной к спине, как механически раскачиваются руки».
— Твой Проблемоуладчик? — усмехнулся Генрих. — Ещё одна традиция?
Люся показала Генриху кулак. Митя лишь отмахнулся.
— Чёрт побери, Генрих, — буркнул Стас, — это ниже пояса!
Митя познакомил Олега со всеми. Каждый попытался потвёрже перехватить его юркую ладонь. Стас, встав для знакомства, не стал садиться и отправился к бару со своей коронной репликой:
— Кому-чего-сколько?
Мужчины заказали водки, Люся попросила сока. Олег пить решительно отказался:
— Я на секунду, — сказал он и твёрдо поджал губы. — Переговорим, и я отчалю. Новый год на носу, а после начнётся! Выборы же будут. Бирюков баллотируется.
Повисла неуклюжая пауза. Слова «выборы» и «баллотируется» прозвучали как-то неуместно — у Генриха, Вити-Вареника и у Люси на лицах отразилось некоторое напряжение. Будто к ним внезапно обратились на незнакомом языке. Олег многозначительно посмотрел на Митю. Митя встал, следом встал Олег, и они пошли к выходу. Люся подала ему вдогонку пальто:
— Холодно там.
Парочка за столиком перед подиумом потягивала красное вино. Мужчина пытался говорить.
На улице оказалось действительно холодно, но зато спокойно. Настал благословенный момент, когда вечерний час пик иссяк, гул и рык сменились размеренным урчанием. Лёгкие жадно потянули прохладный воздух.
— В общем, дело обстоит так, — сказал Олег. — Всё будет готово через неделю. Через неделю пойдём за твоим паспортом в ОВИР.
Митя смачно вдохнул. «Теперь спроси, сколько это будет стоить».
— И сколько это будет стоить? — спросил он, стараясь, говорить спокойно.
— Четыреста, — сказал Олег. — Вообще-то это сейчас штуку стоит. Но поскольку я обратился…
— Я знаю, знаю, — поспешил заверить Митя. — Штуку стоит, знаю.
Митя опасался, что после горячего спора с Генрихом, после ехидной реплики по поводу «проблемоуладчика» ему будет трудно обсуждать с Олегом подобные вещи. Но к счастью, ничего такого он не почувствовал, и довольно легко переключился с рассуждений о русской традиции на разговор о размере взятки.
— Причём деньги нужны завтра. Завтра днём он ждёт меня с деньгами.
Митя по инерции кивнул головой:
— Завтра.
Олег подтвердил:
— Завтра.
Митя снова кивнул.
— Слушай, — сказал он, немного смущаясь. — А нельзя разве потом деньги, после того, как? Ну… утром стулья, вечером деньги?