Но что же сегодня? Неужели сегодня в мирном Израиле идет духовная гражданская война? Дискриминация? И новое еврейское изгойство возникает внутри еврейского государства?

– Знаете, – сказала мне эта женщина, – сейчас это отменили, но еще два года назад нам, новоприбывшим, если мы покупали машину, давали другие номерные знаки для машин – не такие, как у всех, а с белой каймой, чтобы было видно, что это машина оле, новоприбывшего. И они – местные, сабры, – били наши машины, выбивали стекла и ломали – мол, почему нам скидка, а им, сабрам, нет.

Вот и еще один лучик догадки во тьме догадок об Израиле, подумал я. Сабры, которые отвоевали Израиль, злятся на тех, кто приезжает «на все готовое» да еще получает льготы – скидки, ульпаны, пособия…

И я понимаю – чисто отвлеченным, созерцательным, сторонним умом понимаю, что это государство юное, что это котел, в который постоянно ссыпаются евреи со всего мира – бразильские, русские, аргентинские, румынские, польские, йеменские, – и из всего этого снова варится одна нация, и нужны, наверное, десятилетия, нужны поколения, чтобы из такого месива разнополярных привычек, обычаев и нравов выварился и кристаллизовался один народ. Но именно там, в этом котле, где варится, булькает и периодически взрывается от бомб террористов будущий еврейский народ, – моя сестра с семилетней дочкой.

Одни в котле.

Думая об этом и терзая себя виной за то, что они там, а я тут, я подошел к своему дому и увидел свет в своем окне. Не поверив своим глазам, я еще раз отсчитал четвертое окно от угла – да, это мое окно, но почему в нем свет? Почему у Саши Ютковского и у Лени с Верой и Ником темно, а у меня свет?

Ничего не понимая, я поднялся наверх, ключом открыл дверь в квартиру, прошел по коридору в свою комнату и…

Сильвия – в моей клетчатой ковбойке и с распущенными по плечам мокрыми волосами – сидела, поджав голые ноги, на моей кровати и читала мою рукопись.

– Ты бардзо добже пишеш… – сказала она. – А хто то есть Инна?

– Как ты?.. – Я даже не знал, что спросить. – Как ты оказалась в Италии?

– В багажнике самоходу, – объяснила она. – Я вже тыждэнь в Италии, в Прати. Мы там працюемо на фабрике телевизоров – я и Эльжбета. И живем недалэко фабрики. Где ты был? Я вжэ два разы в море купалась. Ты бенджешь мня целовать, чи ни?

56

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЗАШИФРОВАНО

Москва, Центр, Иванову

26-го Турист отбыл в Италию поездом вместе с другими туристами. Наблюдение за Туристом сдаю итальянской фирме.

Австрия, Вена, 26.03.79

57

Зайти в Американское посольство с улицы можно только при наличии американского паспорта, но мне до него еще ой как далеко! Поэтому я, разорившись на двести лир, позвонил из телефона-автомата и сказал Грегори Черни, что должен с ним увидеться. Обычно при таких звонках он назначал мне встречу во время своего обеденного перерыва и вел меня обедать либо в «Амбассадор», либо чуть ниже по виа Венето, в зеленую стекляшку американизированного «бистро».

Однако бесконечно злоупотреблять глубиной его кармана было невозможно даже при моей наглости, и поэтому последние дни я не звонил ему вовсе. Но теперь статья Вити Кожевникова жгла мне руки и душу, она не могла ждать до моего прибытия в США, и я набрал коммутатор посольства, назвал дежурному добавочный Грегори.

– О! – сказал Грегори подозрительно хриплым голосом. – Хорошо, что вы позвонили, вы нам нужны. Вы можете прийти в посольство?

В этой короткой фразе было две загадки. Судя по хрипотце его голоса, Грегори опять в запое и «закуре»: когда он пьет, то курит беспрестанно. Но с чего ему пить? Ведь Лина здесь… А вторая загадка: «вы нам нужны». Я нужен Американскому посольству! Ни фига себе! Я еще не получил американскую въездную визу, я еще не добрался до Голливуда, а уже им нужен!

То-то!

Преисполнившись чувством собственной ценности для Соединенных Штатов Америки, я за три минуты взошел вверх по Барбенини и Венето к посольству и предъявил дежурному в воротах зеленую бумажку советской выездной визы. Он набрал по телефону короткий внутренний номер, и через минуту Грегори вышел за мной из здания посольства. Одного взгляда на его небритые щеки было достаточно, чтобы понять, что с этим щеголем, денди и суперменом случилось ЧП. Но я не стал его ни о чем расспрашивать – если я им нужен, то они сами все расскажут.

Какими-то коридорами и лестницами Грегори повел меня на третий этаж, в задние комнаты посольства. По дороге, больше чтобы заполнить паузу, чем из соучастия или по дружбе, он спросил:

– У вас какие-нибудь проблемы?

Хотя я считался чуть ли не членом его семьи, мы оставались на вы, и до сегодняшнего дня мне это очень нравилось, это поднимало меня в моих собственных глазах. Но теперь от этого «вы» повеяло холодом официальности и отчуждения, и я не знал, как мне себя вести. Впрочем, выхода не было, ведь это я позвонил ему, а не он мне (да у меня и нет телефона), и я протянул ему статью Вити Кожевникова о разгуле коммунистического терроризма в Италии. Он на ходу бегло просмотрел эти страницы и сказал:

– Мы это знаем…

– И всё? – удивился я.

– Что «всё»?

– Ну, знаете, и всё? Или что-то делаете?

– Сейчас поговорим… Сюда, пожалуйста, – ответил он и завел меня в какую-то комнату, удивительно похожую на комнату для допросов зеков при советских тюрьмах – здесь не было ничего, кроме простого письменного стола с пишущей машинкой и двух стульев. Никаких картин или портретов на стенах, никакой другой мебели и даже окон – просто глухая маленькая комната с длинной неоновой лампой под потолком.

Правда, возле стола стоял консул – тот самый, похожий на Жванецкого, который проводил со мной ознакомительную беседу два месяца назад.

– Hi, Mr. Plotkin! How are you? – сказал он, и его живые карие глазки тут же впились в меня, оценивая мою персону, словно ему предстояло решить, выдать за меня замуж свою дочь или нет.

Но я не попался на его удочку и не стал объяснять, как я поживаю, – я уже знал, что «хау ар йю?» вопрос чисто риторический, и ответил «Жванецкому» той же валютой:

– Hi, Mr. Consul! How are you?

Он промолчал, обменялся взглядом с Грегори и ушел.

– Хорошо, – сказал мне Грегори, и я понял, что заслужил – уж не знаю чем – одобрение консула и сейчас меня будут сватать к его дочери.

Я сел на стул, Грегори сел через стол от меня, положил перед собой статью Кожевникова.

– Вадим, – сказал он, – вы еще не гражданин США, и я, честно говоря, не знаю, как мне с вами разговаривать…

– Без патетики, – попросил я. – Что у нас случилось?

– У нас? – озадаченно переспросил он. – У кого у «нас»?

– У нас – это у Соединенных Штатов.