Однако ей хотелось досмотреть и разгадать свой сон. Сложить пазлы в своём подсознании. Поэтому она усилием воли остановила пробивающийся поток мыслей и снова погрузилась в объятия Морфея. Теперь она увидела дочку, входящую к ней в палату и присевшую рядом с её кроватью. А она спала! Ей захотелось крикнуть себе, той, в больнице, чтобы просыпалась, но у неё это не получилось. И тут рука Марии легла на её руку. Та, в палате, продолжала спать.

«Что это? Тепло? Я чувствую тепло руки дочери? Но как это возможно, ведь я сплю, а чувствую словно наяву. Вот опять! Лёгкое, ласковое поглаживание! И что мне делать? Проснуться – значит не увидеть приятный сон, а спать с таким ощущением невозможно».

Мозговая деятельность, анализирующая тактильные ощущения, выбросила её из сна. Исчезли больничка и сопутствующая атмосфера, но, как ни странно, осталось тепло руки дочери. Царькова, медленно растягивая удовольствие от этого последнего приятного ощущения близости с дочерью, стала открывать веки. Сквозь щёлки света вырисовался силуэт Марии, которая сидела рядом с ней, держа её за руку. На кухне были слышны радио и стук гремящей посуды.

«Вот это да, из одного сна перелетела в другой с такими неповторимыми ощущениями! Словно сейчас всё происходит в реальности».

— Ты мне снишься? – пошевелила языком Зинаида Фёдоровна. Ей всегда было трудно начинать говорить со сна.

«Связки словно неживые, и во рту пересохло. Удивительно, словно я и впрямь проснулась. А как хорошо было бы открыть глаза от прикосновения дочери наяву. А не от той, которая сейчас под арестом, а мне только лишь снится».

— Да, мама, – донёсся до неё родной голос любимой дочери. – Я очень соскучилась. Настолько сильно, что не смогла терпеть и пришла к тебе вот так.

– Как так? – ухватилась за последние слова дочери Царькова. Она всё пыталась понять, почему она чувствует себя совершенно проснувшейся. Вернулись неприятные ощущения старости, которые отсутствовали во сне. Ревматоидные боли, слабость в теле. И очень сухо во рту!

– Так неожиданно, – улыбнулась дочь, – как снег на голову.

«Даже запах Марии чувствую. Удивительно!»

После разговора с Грачёвым Царькова приняла для себя это имя – Светлана. Нельзя сказать, что ей это далось легко. Мария ей нравилось не в пример больше. Но бывшая спортсменка понимала, что в такое трудное для их семьи время им с зятем нужно объединиться, устранив важное противоречие. И пошла на материнскую «жертву». Тем более что у дочери был паспорт на это имя. Но в мыслях старая женщина продолжала называть её по-прежнему.

– Мама, ты поспи ещё, а я к тебе скоро опять приду. – Услышав шаги из кухни, дочка встала, выпустив мамину руку.

– Я боюсь теперь закрывать глаза. – Царьковой стало холодно, словно рука дочери согревала её старое тело. – Пусть во сне, но я тебя вижу, и мне уже хорошо.

– Кого ты видишь? Ты чего, заговариваться уже стала? – В комнату вошла Митрофановна, неся незамысловатый завтрак на старом гжельском подносе.

Мария спряталась. В стороне от двери вжалась в стенку, пропустив Нужняк с подносом к кровати матери, и теперь за спиной Митрофановны делала знак о молчании, призывая маму сохранить их встречу в тайне. Митрофановна, видя улыбающуюся куда-то ей за спину Царькову, оглянулась, но Мария успела уже прошмыгнуть из комнаты.

– Свихнулась бабка окончательно, – недовольная тем, что её заставили оглянуться, проворчала бывшая прислуга.

Её слова прервал хлопок входной двери.

– И чего я с тобой, бомжихой, продолжаю возиться? – среагировала на этот звук Нужняк. – У тебя только сквозняки в собственности и остались.

– Ты и во сне вся такая же брюзга, – беззлобно усмехнулась Царькова. Она была рада, что им с дочерью удалось обвести вокруг пальца старую склочницу.

«Совсем олимпийка умом тронулась. Про сон талдычит. Знать, после ареста этой девки крыша съехала окончательно. Уже не различает сон и явь».

— Ладно, барыня, вот тебе твоя манка, – поставила поднос Нужняк, – давай завтракай быстрее, а то мне уходить пора. Сын с утра какой-то суматошный был. Надо за ним присмотреть. Как бы не нажрался, а ему на работу в вечернюю смену.

– А ты хорошо помешала? – поинтересовалась Царькова. – Там комочков нет?

– А тебе какая разница? – хихикнула Митрофановна. – Ты же во сне есть будешь. А во сне всё вкусно.

Царькова взяла ложку каши и положила в рот. Каша ещё была горячая, но не это было самое обидное. В каше были те самые комочки непроварившейся крупы, от которых пенсионерку всегда тошнило. Она не выдержала и выплюнула попавшийся в рот комочек обратно на тарелку.

– С добрым утром, – не удержалась Нужняк, сотрясаясь от смеха своим рыхлым телом. – С пробуждением тебя!

«Что же это было? Сон во сне? Незаметный переход из сна в реальность? Или дочь приходила ко мне на самом деле? Стоп! Это полный бред! Я ещё в своём уме. Она сейчас сидит в тюрьме… Значит, это был сон. Но как тогда объяснить эту горячую кашу с комочками и Нужняк?! Ведь сон не прерывался?! Дочка спряталась, когда пришла Нужняк и принесла завтрак, и она просила не подавать виду, что она здесь… Нет-нет. Если бы её выпустили, она бы никогда так не поступила. Значит, у меня начинаются проблемы с психикой. Видения. Что же это? Психическое заболевание? Шизофрения?!»

Она отложила опостылевшую кашу в сторону и сделала глоток чая. Потом, продолжая сомневаться в происходящем, больно ущипнула себя за руку, отчего на ней сразу появился небольшой синяк. Поняв, что она не спит, она ещё больше расстроилась. Царькова попыталась встать, чтобы пойти в ванную комнату и умыться, но в теле вновь появилась большая слабость. Плохо слушались мышцы ног, голова при попытке встать начала кружиться.

Митрофановна молча наблюдала за этой старой «корягой», которую прибило к берегу и которой никак не удавалось от него оттолкнуться и продолжить свой сплав по реке жизни. Она впервые ничего не комментировала вслух. Она вспомнила, как ещё совсем недавно Царькова, словно заново родившаяся, пошла на выздоровление и не нуждалась ни в чьей помощи. Теперь всё возвратилось на круги своя, а пройдёт ещё месяц, и она, как и прежде, будет лежать пластом, не в состоянии обойтись без посторонней помощи. Её помощи.

«Но где она будет лежать через месяц? Наверное, уже не здесь, а в каком-нибудь доме для престарелых, куда мне вход будет заказан. И тогда что я буду делать? Сидеть дома в своей квартире у телевизора? Нет, я привыкла работать… Может, найти другого старика? Лучше мужчину. Старенького или не очень. Если шустрый, так ещё и сама прежде него окочуриться смогу. Нет, нужен такой, чтобы поработать и поухаживать за ним по договору ренты. Чтобы болячек побольше было. Надо карту его медицинскую сперва посмотреть. Чтобы оставалось ему недолго… Буду потихоньку за ним песок подметать… Так и с этой барыней. Проваландалась, а нужно было заключить договор о уходе и сразу оформить квартиру на себя. И ничего всего этого не произошло бы».