– Тоня, – протянула Людмила мечтательно и вновь откинулась на подушки. – Если б ты знала, как я тебе завидую, а у нас ничего не получилось…

– Какие ваши годы! В следующий раз обязательно получится! – И деловито спросила: – Сколько раз ты с ним спала?

– Один, – ответила Людмила и потрясенно ахнула: – Тонька, зараза ты этакая, расколола меня все-таки!

Антонина польщенно улыбнулась:

– Стаськина школа, тут уж ничего не скажешь. А ты, смотрю, не меньше моего ментовских слов нахваталась. – И передразнила подругу: – Расколола! И кто, интересно, вас этому научил, мадам?

– Не язви! И без тебя тошно! Думаешь, легко мне сейчас? Я, конечно, дура, что уступила ему, но теперь уже ничего не изменишь!

– По всем правилам, подруга, я должна быть на твоей стороне, но прости меня, на этот раз я тебя категорически не одобряю. Если ты Барсукова проворонишь, я тебе век не прощу и, ей-богу, даже знаться с тобой перестану. Они все за тебя так переживают: и дед, и Денис, а про Костю ты что, совсем забыла? Приручила мальчишку, а теперь Надьке Портновской отдашь под крыло или как?

– При чем тут Надька?

– А при том, дурья твоя башка, что кружит она над Барсуковым, как орлица над орленком. Мне тут тетя Клава рассказывала, как Надька ее уговаривала по вечерам Барсукова пирогами подкармливать. Сама-то, видать, побаивается, что он ее вместе с пирогами из кабинета выставит, вот и пристала к тете Клаве: передай, мол, вечерком презент гражданину начальнику, а то болит девичье сердечко, мается бедное, оттого что подполковник до ночи в кабинете один-одинешенек сидит, голодный, без пригляда женского… Тетя Клава отказалась, так она, говорят, на секретаршу Барсукова, Наталью насела. А у той в Надькиной группе сын младшенький, ну как тут откажешь любимой воспитательнице!

– И давно она его подкармливает?

– Да не подкармливает она его, – рассердилась Тонька, – вечно ты перебиваешь, досказать не даешь! – Она перевела дыхание. – Барсуков на корню ее благодеяния пресек и, кажется, даже не поинтересовался, как юную тимуровку зовут. Но она в твое отсутствие непременно еще какую-нибудь пакость придумает, чтобы Барсукова завлечь.

– Тоня, давай прекратим эти разговоры о Барсукове. Расскажи лучше про Надымова. А то Стас наговорил тут сорок бочек арестантов, а конкретно только что в засаде две ночи сидел, а Надымова так и не поймал.

– Вот и спросила бы самого Барсукова, а я ведь почти ничего не знаю. Стас мне не слишком докладывает о своих подвигах.

– Но что-то все-таки докладывает?

– Ну, хорошо! Он тебе рассказал, что утопленник, которого подняли из водохранилища…

– Оказался турком, чей «маузер» я отбила у Цымбаря? Это я уже знаю, но как они вышли на Надымова?

– А через Потрошилова. Сто Пятнадцать Ведьмедей лишь про Уразова услышал – тут же прибежал добровольно сдаться в руки правосудия. Ему же не доложились, что Уразов под лавиной погиб. Вернее, сказали, что его бывший дружок пока в тяжелом состоянии, но вот-вот начнет давать показания. Ну дедок и поспешил облегчить свою душу чистосердечным признанием. Рассказал, как Уразов Ковальчука по приказу Надымова угрохал, а самое главное, как карабин турка у него оказался. Турка этого к нему тоже Надымов привез, чтобы несколько молодых сапсанов купить, которые дед специально для продажи поймал. Вот и углядели наши дружки-приятели, что у того большая сумма денег в долларах имеется. Тысяч десять, кажется. Ну и решили, недолго думая, отправить иностранного гостя в могилевскую губернию. Уразова, как заплечных дел мастера, для этого пригласили… Надымов и Уразов увезли турка обманом в тайгу, там его и прикончили… А «маузер» и остальные вещи турка Надымов приказал деду уничтожить, а он, видишь, пожадничал, оставил «маузер» себе да еще и продал потом Цымбарю. А при обыске у него дома вдобавок куртку нашли, кожаную, в которой турка на таможне видели…

– Жаль, что Надымова прошляпили, – вздохнула Людмила, – но теперь ему штрафом уже не отделаться. Поэтому и рванул когти, сволочь!

– Ничего, недолго ему бегать! Это дело на контроль в министерстве взяли, и Стасу уже основательно хвост накрутили и за Надымова, и за Уразова. Так что пожалела бы начальника, ему тоже попало по первое число, да ты еще такая бесчувственная! Поговори с ним, может, стимул какой появится, глядишь, и Надымова поймают быстрее…

– Тоня, – взмолилась Людмила, – кто о чем, а вшивый про баню… Ну как ты не поймешь, что мне совесть не позволяет амуры крутить в таком виде. Он, может, и пожалеет меня в силу своей порядочности, а если я этакой образиной на всю жизнь останусь? Зачем мужику жизнь портить?

– Ну и прокукуешь всю жизнь со своим благородством, а на его товар всегда купец найдется, вернее, купчиха вроде Надьки или той же Светки. Не смотри, что малолетка, живо окрутит твоего Барсукова!

– Зачем он Светке? На его зарплату манто из норки не купишь и на Багамы вряд ли получится слетать… А потом, ты же сама сказала, что он чисто по-человечески ей помогает…

– Знаешь, Мила, мужик в горячке таких дел натворить может, особенно если женщина, в которую он по уши втрескался, делает ему от ворот поворот… В последний раз тебе говорю, подумай, не отталкивай Барсукова… Да, – спохватилась она, – от Вадима по-прежнему ни ответа ни привета?

– Вчера Кочерян был, – с неохотой ответила Людмила, – передал от него посылку с лекарствами, а сам, говорит, приехать никак не может. У него ведь защита диссертации на носу…

– Диссертация… – язвительно хмыкнула Антонина. – Вот уж точно то понос, то золотуха у твоего Вадика.

– Антонина, – в дверь просунулась голова Стаса. – Я уже опаздываю на совещание, ждать тебя не буду.

– Сейчас, сейчас, – заспешила Антонина и, склонившись над Людмилой, прошептала: – Черт чубатый, теперь всю жизнь под его дела придется подстраиваться. – И уже громче произнесла: – Ну, до свидания. Дня через три-четыре опять приедем. Что тебе привезти?

– Тоня… – Людмила смешалась на секунду. – Славку привези и, если можно… Костю. – И тут же спохватилась: – Хотя нет, не надо, зачем ребенка пугать… Да и не отпустит его Барсуков…

– А может, я ему передам, и он сам вместе с Костей и дедом к тебе приедут? Максим Андреич все время про тебя спрашивает…

– Все, хватит об этом! – рассердилась Людмила. – Сама приезжай да Славку прихвати. Мне вас двоих хватит вот так, – она провела ребром ладони по горлу, – под завязку!

Прошло две недели. Струпья подсыхали и отваливались, но Людмила по-прежнему не могла смотреть на свое лицо без содрогания. Руки зажили раньше, но до сих пор их покрывали отвратительные розовые пятна, которые, стоило ей немного замерзнуть, приобретали сине-фиолетовый оттенок, и она с ужасом представляла, как же тогда будет выглядеть ее лицо, которое пострадало от мороза значительно сильнее.

Правда, присланные Вадимом лекарства, как выяснилось из его письма, купленные за большие деньги Лайзой Коушелл исключительно из чувства сострадания к своей чуть не погибшей коллеге, неплохо ей помогали. Но, самое главное, на ее лицо перестали накладывать тампоны с мазью Вишневского, отчего атмосфера в палате несколько улучшилась, а после того как врачи окончательно справились с ее бронхитом и высокой температурой, Людмиле позволили выходить поначалу в коридор, а потом и на обед в столовую.