Правда, впоследствии выясняется, что фиванский отряд в 400 человек входил-таки в состав союзного греческого контингента, сражавшегося с врагом при Фермопилах (VII. 202). Более того, оказывается, что даже тогда, когда поражение эллинов стало неизбежным и Леонид отослал с поля боя силы всех прочих полисов, идя на верную гибель со своими тремястами спартанцами, фиванцы не оставили его.

Геродот объясняет: «Фиванцы остались с неохотой, против своей воли, так как Леонид удерживал их как заложников» (VII. 222). Версия историка такова: «Фиванцам во главе с Леонтиадом пришлось в силу необходимости некоторое время сражаться заодно с эллинами против царского войска. Увидев, что персы берут верх и теснят отряд Леонида к холму, фиванцы отделились от лакедемонян и, простирая руки, пошли навстречу врагу. Фиванцы заявляли — и это была сущая правда, — что они всецело на стороне персов и с самого начала дали царю землю и воду, а в Фермопилы они пришли только по принуждению и невиновны в уроне, нанесенном царю. Такими уверениями фиванцы спасли свою жизнь… Правда, им посчастливилось не всем: когда фиванцы подошли, варвары схватили некоторых из них и умертвили. Большинство же их, и прежде всего начальника Леонтиада, по приказанию Ксеркса заклеймили царским клеймом» (VII. 233).

Очень странный рассказ, более чем подозрительный в смысле истинности, вызывающий целый ряд недоуменных вопросов. Зачем Леонид оставил фиванцев в качестве заложников в такой ситуации, когда нужно было думать не о их охране, а всеми силами обороняться от врага? Почему спартанцы ничего не предприняли, чтобы помешать им сдаться? Зачем тогда вообще было оставлять заложников? Но если фиванцы действительно сдались да еще заверили персов в своей давней приверженности к ним, почему те перебили часть их как врагов, а остальных заклеймили как рабов? Персы так никогда не поступали — они умели быть милостивыми к тем, кто добровольно переходил на их сторону. А самое главное — кто эту историю мог бы подтвердить? Ведь свидетелей с греческой стороны не осталось! Спартанцы — все до единого — сложили головы в неравном бою. Рука об руку с ними сражались 700 воинов из небольшого беотийского города Феспии. Они тоже не отступили, бились до конца и погибли. (Эти герои оказались несправедливо обижены историей: о том, что вместе с тремястами спартанцами подвиг свершили феспийцы, не знает почти никто. А ведь они, в отличие от спартанцев, которым закон запрещал покидать поле битвы, не ушли от Фермопил из-за своей беззаветной преданности делу греческой свободы).

В этих условиях на фиванских бойцов впоследствии можно было наговорить всё что угодно. Любая напраслина сошла бы с рук из-за отсутствия очевидцев. Не случайно так обижается на Геродота Плутарх, родившийся и живший в городке Херонее в Беотии: его глубоко задело крайне недоброжелательное отношение «Отца истории» к землякам-фиванцам.

Другое дело, что объяснение такого отношения чисто личными причинами неприемлемо. Всё опять гораздо сложнее. Несомненно, Геродот и здесь выражает преимущественно афинскую точку зрения. А между Афинами и Фивами в его времена враждебность была неприкрытой. Аттика и Беотия граничили, а как известно, зачастую самый злейший враг — ближайший сосед, поскольку с ним есть что делить.

А Афинам и Фивам было что делить. Фивы, являясь крупнейшим городом Беотии, претендовали на гегемонию над всей областью, а ее малые полисы этому решительно сопротивлялись, временами обращая взоры на Афины в ожидании помощи. Уже в конце VI века до н. э. верным афинским союзником стал городок Платеи, афинянам симпатизировали Феспии. А в 450-х годах до н. э. на афинской стороне была практически вся Беотия — кроме Фив. Правда, такое положение сохранялось недолго: лет через десять фиванцы отстояли свое фактическое владычество над подавляющим большинством беотийцев. Афиняне были этим крайне недовольны. Геродот неоднократно навещал Афины как раз в тот период, и их позиция не могла не повлиять на его труд.

К тому же что бы ни говорили в защиту Фив, всё же их проперсидская позиция в период похода Ксеркса остается фактом. Одно время город был даже главной базой корпуса Мардония. И отнюдь не случайно первым решением, принятым на совете объединенных сил Эллинского союза после изгнания персов из Греции, было решение «тотчас же идти на Фивы и требовать выдачи сторонников персов… В случае же отказа фиванцев было постановлено не снимать осады города, пока не возьмут его. Так они решили и на одиннадцатый день после битвы подошли к Фивам и осадили город, требуя выдачи этих людей. Фиванцы же отказались, и тогда эллины принялись опустошать их землю и штурмовать стену» (IX. 86).

Главные персофилы — лидеры существовавшего в то время в Фивах олигархического режима — были, во избежание полного разгрома, выданы земляками союзным властям и казнены. После этого отношение к Фивам в Греции некоторое время оставалось весьма негативным. Так что Геродот, передавая очерняющие этот полис сведения, может быть, не только выражал собственную проафинскую позицию, но и повторял весьма распространенное среди эллинов мнение.

Историк побывал не только в Балканской Греции, но и на ряде островов Эгейского моря. Собственно, иначе и быть не могло. Много раз в своей жизни пересекал он на кораблях простор Эгеиды — то в одну, то в другую сторону. А острова служили мореходам местами промежуточных стоянок.

Несомненно, Геродот посетил Делос. Нам уже неоднократно доводилось упоминать этот островок в центре Кикладского архипелага — крохотный по размерам, но весьма значимый по своей культурно-исторической роли, ибо он считался священным: там находился прославленный храм Аполлона и Артемиды, чтимый всеми ионийцами.

«Отец истории», рассказывая о Египте и упоминая одно из озер в дельте Нила, говорит, что оно «такой же величины, как так называемое Круглое озеро на Делосе» (II. 170). Следовательно, последнее было хорошо известно как автору, так и его читателям. На Делосе бывали многие греки — как в Дельфах или Олимпии: приезжали поклониться богам, принять участие в пышных празднествах, регулярно проводившихся на острове.

Еще один эгейский остров — Фасос, на самом севере моря, у фракийского побережья — тоже нам знаком: Геродот поплыл туда, когда расследовал вопрос о происхождении почитания Геракла, и обнаружил там храм этого героя-бога.

Фасос был очень богатым по греческим меркам государством, потому что на его территории имелись месторождения золота, исключительно редкого в Греции и Эгеиде. Фасосцы организовали их разработку. Историк пишет: «Мне самому пришлось также видеть эти рудники. Безусловно, самые замечательные из них — это рудники, открытые финикиянами, когда они под предводительством Фасоса поселились на этом острове (он и теперь называется по имени Фасоса, сына Фойника[57]). А эти финикийские рудники на Фасосе лежат между местностями под названием Эниры и Кениры, напротив Самофракии. Огромная гора там изрыта в поисках золота. Таковы эти рудники» (VI. 47).

Неясно, откуда взяты Геродотом сведения о присутствии в глубокой древности на Фасосе финикийцев. Может быть, это чисто легендарная информация: в Греции нередки были предания об основании эллинских городов финикийскими выходцами. Так, Фивы, согласно мифу, вели свою историю от прибывшего из Финикии царевича Кадма. Но не исключено, что к рассказу галикарнасца здесь нужно относиться с большим доверием: если не постоянное поселение финикийцев на Фасосе, то, во всяком случае, их регулярные визиты на остров — конечно, в поисках золота, — судя по всему, в начале I тысячелетия до н. э. действительно имели место.