Костя перевел дух, осторожно высвободился из ее рук и невидяще оглядел свою комнату. Ему показалось, что в углу у окна стоит Вадим и ухмыляется... Ерунда, никого там не было.

Первая волна накатила на заботливо возведенный у самой воды замок из песка, подмывая стены.

– Тебе пора, – сказал он.

Она упрямо помотала головой:

– Не пора. Ничего трагичного не случилось. Мы по-прежнему будем встречаться. Ты – мое чудо, Костя. Я всегда мечтала о близости именно с таким человеком. Но его я люблю, понимаешь?

– Конечно, – ответил он под шелест второй волны. – Все правильно. Кому-то инженер из Тамбова, кому-то – писатель из Москвы.

– Ты меня прогоняешь? – спросила она покорно.

– Нет. Ты уходишь сама. Сказка оказалась слишком короткой и почти со смешным концом. Если бы я за последние десять минут не утратил чувства юмора, я бы сейчас очень смеялся...

– Я никуда не хочу уходить, Костенька, милый... Прошу тебя, подумай. Не прогоняй меня. Пусть все останется, как прежде. Нам с тобой тепло рядом... Мы... мы... дурацкое забытое слово – товарищи...

«Знавал я таких женщин, – подумал Егоров – запасливых. Обязательно кто-то у них найдется про запас, ну не любят они оставаться в одиночестве даже ненадолго...»

– Тамбовский инженер тебе товарищ, – сказал он бесцветно, глядя на ровное место, где еще пятнадцать часов назад возвышался такой неколебимый и надежный его песочный замок. – Дурацкая черта моего характера, Оленька: не сплю с товарищами. Не умею. Der ne stoit.

– Что?

– Я говорю – даже тягаться не стану с человеком, которому в боксе отбили мозги, поэтому он не нашел ничего лучше, как пойти в инженеры. Но даже безмозглых инженеров, оказывается, любят женщины – и какие! Конечно, кто я против него! У тебя с ним любовь по-антониониевски, а у нас с тобой что было эти несколько месяцев... Невнятные игрища...

– А ты бываешь злым, Костенька...

– Я и укусить могу.

Самое трагичное: в его глазах она ничуть не изменилась. Пожалуй, стала еще прекраснее. Это было обидно. И мучительно расставаться...

Костя заставил себя подняться (после двух нокдаунов – непросто) и ушел в кухню.

– Я потерял тебя! – крикнул он оттуда.

– Нет.

– Потерял.

– Завтра воскресенье, – сказала Ольга. – Позвони. Сходим куда-нибудь. Жили же мы... по соседству... К чему это совместное, мещанское...

Он даже заплакать не мог.

– Ничего не будет, как раньше, Оля... Я не делю женщину ни с кем – даже с инженером из Тамбова.

– Не надо, Костя. Не унижай ни себя, ни его.

Когда хлопнула входная дверь, он подумал: «Разве можно быть униженным больше?..»

Удивительно.

Было светло и пусто. Невесомое облачко унижения быстро улетучилось. Не было ни горечи, но тоски, ни бешенства...

Очень пусто и очень светло, как в большом помещении без крыши в ясный солнечный день.

Он провожал ее взглядом из окна, пока она не скрылась из виду. Сказал негромко:

– Я прямо сейчас сяду и напишу твою смерть. Ты меня серьезно утомил. И, кстати, забери свой портсигар.

По кухне разлился аромат дорогой сигары.

– Одно из двух, – сказал Вадим. – Либо это мощное самообладание, но долго не продержишься, не тех силенок... Либо она тебе безразлична.

– Пошел вон.

– Остановись, создатель. Ты разогнал всех, кого мог. Вольно или невольно. Если уйду я – с кем ты останешься?..

– Ты умрешь, Вадим. Обещаю. У тебя есть время привыкнуть к этой мысли. Начинай. Только делай это там... У себя.

Князев за его спиной некоторое время молчал, и Костя подумал даже, что Вадим ушел.

Но Вадим не ушел.

– Ты создал огромный, яркий, живой и, в отличие от сонма твоих коллег-живодеров, совершенно позитивный мир, – сказал Князев. – В нем хочется жить. В нем захочется жить и тем, кто станет читать твой мир. И ты никого... или почти никого... до сих пор не убил. Нерожденный ребенок Ольги и мой партнер Андрей не в счет. Подумай. Ведь я – существенная часть твоего мира. Стоит ли омрачать его расправой со мной? Ты сам сказал когда-то: не только ты пишешь книгу, но и она пишет тебя.

– Я не успел вас познакомить... – пробормотал Костя, думая о своем. – Жаль.

– С Ольгой? Бог отвел. Довольно твоего друга-журналиста. Подозреваю, он по сю пору не в себе. Ты опять меня не слушаешь.

– Не хитри, Вадим. Тем более, со мной. Ты просто боишься.

– А о том, что я тебе сказал, – все-таки подумай...

После его ухода Костя позвонил ребятам из бригады по ремонту квартир и, многократно извиняясь, отказался от участия во всех работах.

* * *

...Мой друг Костя после расставания с девушкой Олей (о причинах расставания я так никогда и не узнал) превратился в настоящего отшельника. На телефонные звонки не отвечал – его мобильный и городской телефоны были постоянно отключены; в квартиру не пускал, хотя пору раз я в порыве злости от его упрямства чуть не высадил его хлипкую входную дверь, твердо зная, что он дома. Я пробовал жаловаться тете Лене, но она сказала, что сын не показывался у нее около двух месяцев и не звонил.

Я сердился за его выходки, но поделать ничего не мог. В октябре у меня ненадолго появилась возможность устроить его на работу на неплохую должность, но он так и не дал мне возможности даже просто поговорить об этом.

Так что встретились мы только слякотной порой конца ноября, совершенно случайно столкнувшись в одном из московских кинотеатров на показе «Битвы Зорро». Костик стоял перед барной стойкой и не отрываясь смотрел на большую банку соленого поп-корна. На билет ему, видимо, денег хватило, а на поп-корн уже нет.

Купив в соседнем баре поп-корн, я подошел и сунул гигантский картонный стакан, доверху набитый аппетитными золотистыми шариками, ему в руки.

– Привет, Неуловимый Джо.

Он обнял банку и, не поворачиваясь ко мне, ничуть, кажется, не удивившись, сказал:

– Как в анекдоте? В том смысле, что на хер никому не нужен?..

Он был несколько дней небрит, слегка всклокочен, немного похудел, но цвет лица имел вполне здоровый, да и лихорадочного блеска в глазах я не заметил.

– Ешь кукурузу, – сказал я.

– Спасибо, – ответил он и зачерпнул из банки полной горстью.

О том, что Костя расстался с Ольгой, мне поведала Елена Петровна. «Какая была девушка, – горевала Костина мама. – Я так надеялась, что у них получится... Наверняка это он виноват...» Никаких подробностей она не знала, а выслушивать ее домыслы я не захотел и аккуратно перевел разговор на другую тему.