Мир туарегов очень фотогеничен, как и сама пустыня, несмотря на всю суровость и однообразие, как и эта равнина при свете Луны, как и гармоничное, совершенное тело Надии…

– Когда верну ее, то обязательно приедем сюда, в эту пустыню, сделаю все фотографии, какие задумал и опубликую, соберу их в книгу, и то будет самая яркая, самая необычная книга о Сахаре.

Малик бесшумно подошел к нему, присел рядом на корточки и, протянув руку, легко дотронулся до его плеча.

– Пора идти, – сказал он. – Просыпайся.

– Я не сплю… А ты никогда не спишь?

Туарег пристально взглянул на него, но ничего не ответил. Алек и Миранда тоже зашевелились. Алек так быстро поднялся на ноги, будто и не спал вовсе. Давид в очередной раз задался вопросом – что это за люди такие, способные совершать длительные переходы и при этом совсем не спать?

«Должно быть, испепеляющая жажда мести, яростное чувство, постоянно бурлящее в душе, – задумчиво пробормотал, скручивая одеяло и проверяя упряжь своего верблюда. – Не о чем другом не могут думать, вот и не спят… Возможно и я таким стану, если не верну Надию…»

И снова дорога. По мере того, как поверхность земли остывала, в ночной тишине все отчетливей и отчетливей начали звучать таинственные шорохи и потрескивание, будто сама почва, камни на ней и вся земля угрожали рассыпаться на тысячи мелких кусочков.

Потом подул ветер, и небо на востоке посветлело. Наступило утро и пред ними поднялись скалы плато. Солнце ползло по небосклону выше и выше, под его лучами камни начали разогреваться, ощущение холода сменилось удушливой жарой. Незаметно наступил полдень, тени исчезли, скрывшись под верблюдами, что монотонно переступая ногами и раскачиваясь из стороны в сторону, шли вперед метр за метром. Давид почувствовал, что неумолимо проваливается в дрему. Ночью спать не хотелось, как сейчас. Тогда он чувствовал себя на удивление бодро и мир вокруг выглядел четким и резким, не то, что сейчас, когда пыльная дымка и извивающиеся потоки горячего воздуха размывали контуры предметов.

А потом опять наступил вечер. Следом пришла ночь и долгожданная прохлада. Все молчали. Сил совсем не осталось, чтобы вести разговоры. Миранда, шатаясь, вылезла из седла и, отказавшись от еды, забралась в угол, завернулась в одеяло и сразу же заснула.

Подождали, пока поднимется Луна, но пред этим заметили светлое пятно на дороге, спускающееся по склону и движущееся на запад.

– Едут из Аль–Фашера, – заметил Алек.

– Пусть едут откуда хотят, но нам нужно остановить их…

Поискали вокруг что–нибудь, из чего можно было бы построить баррикаду поперек дороги, но ничего подходящего не нашли: камни были либо слишком маленькими, либо очень большими и тяжелыми. Тогда Малик показал на животных.

– Верблюды, – лаконично объяснил он.

Собственно говоря, и так все было ясно – животных заставили улечься по центру дороги, придавили поводья валунами, чтобы они, испугавшись, не разбежались при приближении автомобиля.

Послышался звук мотора, он нарастал, и вскоре на дороге появилось мутное, желтое пятно от фар, света от которых едва хватало, чтобы осветить с десяток метров.

Все спрятались вдоль дороги, разделившись на две группы, по обе стороны. Ружья держали наготове. Старенький грузовик поравнялся с ними и, отчаянно скрежеща тормозами, остановился метрах в пяти от недовольных верблюдов, чуть было не переехав несчастных животных.

Два человека выпрыгнули из темноты, просунули стволы ружей в открытые окна кабины, а третий забежал сзади и целился в кузов.

– Все вылезайте! Живо!

– Господь Всемогущий! Бандиты!– всхлипнул кто–то внутри.

Первым вылез водитель–негр, за ним последовали два испуганных бедуина.

– Что вам надо от нас? – всхлипывали они. – Что вам от нас нужно? У нас ничего нет… Мы сами нищие…

Их заставили пройти вперед и поставили так, чтобы свет фар падал им на лицо. Щурясь и прикрывая глаза ладонями, они напрасно старались рассмотреть тех, кто их остановил на ночной дороге.

– Куда едете? – задал вопрос Алек.

Ответили не сразу. Переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сказать, переглядывались. Наконец водитель решился:

– Едем к границе.

– Зачем?

– Ищем груз… – подумав, добавил. – Скот. Скот из Чада.

Давид вышел из темноты и, подойдя к одному из бедуинов, внимательно осмотрел его и, утвердительно кивнув головой, произнес:

– Этот шел с караваном Сулеймана. Он разливал нам чай.

Бедуин попытался было прыгнуть в темноту, но Малик предупредил его, ткнув стволом под ребра.

– Тихо! – пригрозил он. – Где остальные?

Поняв, что сопротивляться не имеет смысла, начали говорить:

– В Аль–Фашере… Сулейман сказал, что мы можем вернуться в Гереда. Хотели забрать верблюдов, что оставили.

Давид обернулся к водителю–негру и спросил:

– Почему он отпустил тебя?

– Я ему больше не нужен.

– Он нанял другой грузовик?

– Нет. Законтрактовал «Грека».

– Какого еще «грека»?

Негр неопределенно пожал плечами.

– Ну, «Грек»… У него есть самолет. Он довезет их до Порт–Судана.

– Когда?

– Утром.

– Утром? – голос у Давида дрогнул. – Сможем приехать вовремя?

Вопрос был обращен к водителю, но тот лишь в очередной раз пожал плечами.

– Никто не знает. Зависит от проколов.

Оно и в самом деле зависело от проколов. Он мог бы и сейчас уверенно заявить, что и на этот раз, когда до Аль–Фашера было рукой подать, удача оказалась не на его стороне, потому что не проехали они и часа, как колесо лопнуло в очередной раз, после чего взбешенный Давид схватил ружье и пообещал перепуганному насмерть водителю–негру разнести череп, если он не поторопится, на что тот попытался вразумить его, объясняя, что если заплата не приклеится, как следует, то все усилия окажутся напрасными и колесо опять лопнет, когда он будет накачивать его, и продолжал трясущимися от волнения руками клеить латанную–перелатанную камеру.

Миранда, измотанная длинным переходом, спала в углу кузова на куче старых мешков, Алек сидел рядом, стерег ее сон и не спускал глаз с бедуинов, Малик же с отсутствующим видом смотрел в темноту, а вся та суматоха, связанная с задержанием грузовика, казалось, не произвела на него никакого впечатления. Теперь он знал, что трое из четырех человек, кого он разыскивал все эти годы, умерли, перестали существовать и знал имя четвертого, ответственного за это. Все остальное зависело от терпения и выдержки. Наверное, в первый раз он был уверен, что месть его достигнет цели и когда это произойдет: этой ночью или на следующий год – значения не имело. Это чувство было составляющей частью всей его жизни, почти что смыслом существования, и избавляться от него он не спешил.