ее машину, движущуюся в противоположном направлении. Я пригибаюсь, в очередной раз смутно осознавая, насколько это нелепо. Когда я сажусь обратно, ее уже нет в машине, и я выхожу, закрывая за собой дверь. Я даю ей достаточно времени, чтобы подняться в свою квартиру, и следую за ней, поднимаясь по лестнице по две ступеньки за раз, пока не оказываюсь на ее этаже. Когда я дохожу до ее двери, я сильно стучу.

— Эмма? — Я жду движения внутри, какого-то ответа, но ничего нет. Я стучу снова, на этот раз сильнее, но не слышно даже звука шагов.

Она намеренно игнорирует меня.

У меня в груди все сжалось от этой мысли. Почему она так старается держаться подальше? Если бы это был кто-то другой, я бы восхищался ее упрямством, ее способностью придерживаться своих границ, но это Эмма. Это женщина, которую я люблю, и я не могу позволить ей так просто уйти.

Слово врезается в мою голову с силой штормового ветра, и моя рука отлетает от двери.

Любовь.

Я люблю ее.

Это не первый раз, когда я так думаю. Но впервые я не смог остановить себя.

Я отступаю от ее двери, сердце колотится. От осознания этого у меня перехватывает дыхание, и я не могу ясно мыслить. Я никогда ни в кого не был влюблен. Мысль о том, что я, возможно, наконец-то нашел кого-то, кто вызывает у меня такие чувства, и только для того, чтобы потерять ее, становится сокрушительной.

Но я не могу заставлять ее вернуться в мою жизнь.

Быстро отвернувшись, я спускаюсь по лестнице и направляюсь к своей машине. Мне нужно подумать, а я не могу сделать это, стоя на пороге ее дома. Я должен пойти домой, но вместо этого я поворачиваюсь, обхожу здание и выхожу на пляж за ним. Я снимаю туфли, оставляя их на краю дощатого настила, и спускаюсь на горячий песок, радуясь острому ожогу подошв ног, когда засовываю руки в карманы своих джоггеров.

Всю свою жизнь я был уверен в том, что должен делать. Еще до смерти отца я знал, что попытаюсь направить нашу семью в другое русло, как только империя Кампано окажется под моим контролем. Я знал, что хочу отдать дань уважения той тяжелой работе, которой посвятили себя он, мой дед и прадед, и при этом сделать все более безопасным для всех нас, менее зависимым от прихотей Семьи. У меня была цель, и я сосредоточился на ней после того, как его не стало. Я не дрогнул, даже когда Лоренцо дал понять, что, по его мнению, я зашел слишком далеко.

Но когда дело доходит до этого, когда дело доходит до Эммы, я чувствую себя совершенно потерянным.

Все во мне кричит, что я должен пойти за ней. Что я должен найти способ заставить ее понять, что мы теряем, если не будем вместе. Но ее независимость — это часть того, что я люблю. Если она верит, что мы сделаем друг друга несчастными, что нам лучше быть порознь, как я могу заставить ее поверить в обратное?

Я долго иду по пляжу, перебирая в голове воспоминания за воспоминаниями. Каждый момент, проведенный нами вместе, начиная с первого вечера, когда она удивила меня до смерти, переступив порог моего пентхауса, и заканчивая прошлой ночью. Мы прошли путь от отрывистого, почти враждебного знакомства до стонов моего имени в ухо, когда она рассыпалась вокруг меня. Все мое тело напряглось при воспоминании о том, как она была подо мной, обволакивая меня.

Я хочу ее больше, чем чего-либо еще на свете.

Поздно вечером я возвращаюсь к своей машине, пытаясь решить, что делать дальше. Ее машины снова нет, и этого достаточно, чтобы понять, куда я направляюсь. Она разозлится, если я появлюсь у нее на работе, но я считаю, что она будет злиться независимо от того, как я подойду к этому разговору. Она порвала отношения прошлой ночью, и мой отказ отказаться от наших отношений будет ее раздражать. Мы поссорились, но я не могу позволить себе поверить, что нет никакой вероятности, что все закончится примирением.

Ее машина стоит на парковке за "Ночной орхидеей". Я притормаживаю рядом с ней и выхожу, раздумывая. Салон еще не открыт, но там есть черный ход, и я направляюсь к нему, думая, что сделаю ей сюрприз. Я знаю, что она не будет в восторге, увидев меня, но надеюсь, что смогу удержать ее достаточно долго, чтобы поговорить наедине.

Задняя дверь открыта, и я вхожу внутрь, проходя через открытое пространство, которое ведет к кабинкам художников и художественной студии. Эммы нет ни за столом в студии, ни на своем стенде, и я продолжаю идти. Я уже почти дошел до холла, когда слышу повышенные голоса по ту сторону двери комнаты отдыха.

Только через секунду я понимаю, что это Рико и Эмма. Я колеблюсь, ожидая рядом с дверью. Я знаю, что она разозлится, если узнает, что я подслушиваю, но я хочу знать, что он ей говорит.

Он звучит грубо, и я напрягаюсь, стискивая зубы в ожидании ответа.

— Это последнее, — говорит она, и гнев явно сквозит в каждом ее слове. — Татуировка сделана. Теперь мы можем вернуться к обычному рабочему графику.

Рико щелкает языком за зубами, и я слышу слабый шелест.

— Это всего лишь оплата. Ты хочешь сказать, что он не дал тебе чаевых?

Черт. Торопясь затащить Эмму в постель, а ее желание быстрее уехать после этого… и я не дал ей чаевых. Я оставил ее гонорар в конверте на стойке, и она, должно быть, забрала его вместе с остальными вещами, но я планировал дать ей чаевые отдельно. Мне хотелось попробовать дать ей больше, хотя я знал, что она будет сопротивляться.

— Нет. — Голос Эммы ровный. — Это все, Рико. Все до последнего цента. Мы можем просто покончить с этим сейчас?

В ее голосе звучит слабая мольба, от которой волосы у меня на затылке встают дыбом, а кожа покрывается колючками от гнева. На мгновение я не совсем понимаю, что происходит, почему он спрашивает ее о чаевых или почему она, кажется, отдает ему свой гонорар.

А потом все встает на свои места, по крупицам.

Эмма продолжает беспокоиться о своих финансах, хотя гонорар за мои сеансы был в два раза больше ее обычной ставки, плюс чаевые. Ее отказ позволить мне платить ей больше, хотя это могло бы ей помочь. То, как она уклонялась от всех моих