– Не позавидуешь тебе, – понимающе кивнул в ответ Константин Германик. – Однако хотел спросить тебя: где ты так хорошо греческий язык выучил? Ведь большую часть жизни в лесу провел…

Ждан опять улыбнулся. В отличие от глупой ухмылки Кожемяки или истерического хохота Маломужа, улыбался он весьма кстати в ответ на приветливый взгляд, а вот сейчас – отреагировал на замечание трибуна.

– Нет! Конечно, нет! В лесу только крики ночных птиц да днем фырканье, хрюканье, сопенье звериное. Греческому меня обучил захворавший купец из самого Константинополя. Ранней весной его высадили здесь сородичи, убоявшись заразы на торговом судне. Купец мучился в бреду три дня, и все это время я, памятуя о своих, уже залеченных бедах, не отходил от него. Растирал барсучьим жиром, давал настойку из трав с диким чесноком. Уж не знаю, какой бог помог ему: наш Триглав или ваш Назаретянин, но купец выздоровел.

Долгое время он был слаб, передвигался с трудом. Ну, как видишь, и я не очень подвижен. Вот мы и сдружились, деваться-то некуда. Купец обучил меня греческому, чтобы я мог рассказывать ему всякие охотничьи истории. Через полгода его забрали его же сотоварищи, возвращавшиеся из Самбатаса в Константинополь. Он, кстати, на них не был в обиде. Говорил, что поступил бы так же. Вот такие они купцы, особой породы люди. Вроде как туры: по большей части черные, бывают темно-бурые, но иногда встречаются рыжие.

– А как дальше жить будешь, что делать собираешься? – поинтересовался трибун Галльского легиона у бывшего княжьего охотника.

– Дальше? – Ждан несказанно удивился. – Дальше я плыву вместе с вами к Божу. Мне Иннокентий успел шепнуть о сундуке. Надеюсь, князь простит меня, если узнает, что я помог доставить золото для войны.

– Но – это моя лодия! – Константина Германика подобная наглость ничуть не разозлила. Напротив, позабавила. Откровенно говоря, Хромой Ждан нравился ему все больше и больше. Но все же… Следовало проявить командирскую твердость.

Трибун, пытаясь не уподобляться Ждану и не улыбаться, повторил:

– Это моя лодия!

– Но – это моя река, – резонно возразил Ждан. – Мы поплывем по ней вместе, офицер, и, клянусь небом, ты не пожалеешь. Во-первых, я обучен вашему языку; во-вторых, я умею метко стрелять из лука.

– А в-третьих? – с улыбкой поинтересовался римлянин.

– В-третьих, я спасу ваши жизни, поскольку на Перевалке вас ожидает засада. На одном берегу затаились готы, на другом стоят сарматы, страшные своими стрелами, зачастую отравленными.

Германик буквально остолбенел. Готы и сарматы сговорились? Змея с ежом?!

– Ты ничего не перепутал?

– С чего мне лгать? – пожал плечами Хромой Ждан. – Готы вчера ночью на рысях прошли мимо нас, даже не остановившись, чтобы убить. Неслыханное дело! А рано утром рыбаки, вышедшие ставить сети на том берегу, заметили в отдалении конных сарматов, также направлявшихся к Перевалке. Сомнений быть не может. Готы и сарматы, конечно, не подружились, но уж точно сговорились. Посуди, трибун, сам: что делать большому сарматскому отряду на Перевалке, где от весны до осени обитают полтора десятка бродяг, за мизерную плату перетаскивавшие купеческие лодии через вонючую трясину.

– Это действительно важное известие, – согласился трибун, кивком подозвав Иннокентия. – Но чем ты можешь нам помочь? И себя, кстати, спасти, если ты действительно собрался на поклон к князю Божу.

– Сегодня солнечный день, – объяснил Ждан, обращаясь уже больше к кормчему. – Ночь, как и предыдущая, будет холодной, причем очень холодной, это я вам говорю как охотник, умеющий определять погоду по крикам и полету птиц. Значит, утром над рекой нависнет плотный белый туман. Да такой густой, как молоко от местных коров, вскормленных на сочных приречных травах. Вытянув руку, вы не разглядите собственной ладони. Время тумана – время преодоления готско-сарматской засады. Мы проплывем так тихо, что они нас просто не услышат. И не увидят, это уже само собой.

– Надо полагать, что ты настолько хорошо знаешь местную реку или, скорее, ее дно, что берешься провести лодию, даже когда, по твоим же словам, не видно «собственной ладони»? – В голосе Иннокентия явно прозвучало сомнение.

– Я не только проведу лодию, но помогу на Перевалке, – решительно заявил Хромой Ждан. – Мои послушные рыбаки будут ждать нас у одной из самых опасных местных трясин. Сколько зверья в ней сгинуло! Даже мои стрелы стольких не достали! Трясина подлая, коварная зеленая травка да сосенки на относительно сухих участочках создают видимость спокойствия. Но – это спокойствие могильной ямы. Осторожный серый волк и то попадался в эту ловушку. Поэтому, если готы за нами сунутся, считай, многих не досчитаются! – Хромой Ждан весело рассмеялся собственному каламбуру.

Глава ХХХIХ

Предупрежден – значит вооружен

– Кормчий, что думаешь по этому поводу? – поинтересовался Константин Германик у Иннокентия.

Беседовали без свидетелей. Лодия бросила якорь невдалеке от болотистого берега. Хромой Ждан отправился в поселок, чтобы приказать рыбакам вовремя явиться к Перевалке. Гребцы играли в кости или дремали. Солнце действительно сильно припекало, прогноз охотника оправдался. Все к лучшему, но от болот несло резким запахом разлагавшихся водорослей.

В ответ на прямо поставленный вопрос командира, Иннокентий неожиданно тихо, словно беседуя сам с собой, начал:

– Римский император Домициан решил, что возвысился настолько, что мог бросить вызов небу. Однажды утром он спросил своего астролога Асклетариона: «Ты предсказываешь судьбы другим, но знаешь ли ты, какая кончина ожидает тебя самого?» Астролог печально ответил: «Увы, цезарь. Моя кончина будет позорной, меня разорвут собаки». Домициан рассмеялся и велел астролога тут же прирезать. В тот же день клиенты, как в то время называли прихлебателей-лизоблюдов, возлежавшие возле пиршественных столов, шумно радовались остроумной «находке» своего благодетеля. Печальным оставался только актер Латин. Когда император грозно осведомился: отчего тот не ликует вместе с остальными, Латин ответил: «По дороге к императорскому дворцу мне пришлось миновать площадь, где сжигают трупы умерших или казненных. Как раз одним из них оказался твой астролог. На моих глазах внезапный порыв ветра загасил пламя. Воспользовавшись этим, стая бродячих собак вытащила тело астролога и принялась его рвать и тут же пожирать».

Услышав подобный странный и достаточно мутный ответ на свой более чем конкретный вопрос, трибун поморщился:

– Я же тебя о чем спросил?! А что ты мне наврал?!

– Он ответил тебе рассказом историка Светония, – из-за спины трибуна раздался голос проныры Эллия Аттика. – А сводится эта притча к главной мысли: от судьбы не уйдешь.

Константин Германик в раздражении обернулся к греку. Тот за его спиной с невинным видом чесал