– Пока нет. Но однажды он примет правду. Мы должны показать, что не собираемся сдаваться.

Он замолкает и хмурится.

– Мы переживали худшие времена и справились. Когда я терял веру, ты была сильной. А теперь я буду сильным ради тебя.

Он берет жену за руку.

Сара не знает, что он может сделать, чтобы помочь ей.

– Экзема, – говорит им доктор, когда выходит из комнаты. – Скорее всего, вызванная стрессом.

Он выписывает им рецепт на разные таблетки и мази. Когда они провожают его, он говорит:

– Очень тяжелый случай. Вам придется быть чрезвычайно терпеливыми и мягкими.

Париж, 3 сентября 1953 года

На следующий день Сара решает заниматься уроками с Сэмом дома. Школа может подождать. Психолог сказал, что при полном погружении мальчик выучит французский за шесть месяцев, и это произойдет естественно, как у ребенка, который только учится разговаривать. Но Сара чувствует его сопротивление, как он отгораживается от нового языка. У детей нет такого сопротивления, которое блокирует освоение языка. Это совсем не то же самое.

Сара решает быть более активной, больше вовлекать Сэма в разные дела вместо того, чтобы оставлять его хандрить.

Она купила одну игру, развивающую память, перед его приездом. Можно сыграть в нее вместе, на французском. В ней надо составить пары из животных и их детенышей. Так Сара сможет научить его названиям животных.

Она берет Самюэля за руку и ведет его в гостиную. Он позволяет вести себя. Сара сажает его в мягкое зеленое кресло, которое когда-то принадлежало ее бабушке. Затем подходит к серванту из темного дерева, где хранятся фотографии, открытки, полученные от близких, и новые настольные игры. Раскладывает карты на стеклянном кофейном столике, переворачивает их рубашкой вверх и перемешивает. После этого она переворачивает первую карту. На ней изображен детеныш кенгуру.

– Kangourou.

Она тянется за следующей, на ней детеныш льва.

– Lion.

Сэм смотрит на нее как на сумасшедшую, но она лишь улыбается в ответ.

– Твоя очередь.

Несколько мгновений Самюэль просто сидит, уставившись в пустоту. Затем он медленно берет одну карту и переворачивает ее. На ней котенок. Он переворачивает еще одну. Кошка.

– Ты победил!

Сара радостно наблюдает за тем, как Самюэль берет следующую карту. Он играет вместе с ней! Не стоит слишком радоваться, это только начало, но впервые замелькал крошечный огонек света в конце длинного, темного туннеля. Затем, не сказав ни слова, Сэм уходит в свою комнату.

На обед они едят крок-месье. Единственное блюдо, которое нравится Сэму. После обеда Сара решает отвести его в Люксембургский сад. Путь до него неблизкий, и они спускаются в метро. Сара знает, что Самюэлю нравятся поезда. Его маленькое личико озаряется каждый раз, когда он видит в туннеле приближающийся состав.

В саду она позволяет ему самому все рассмотреть, лишь изредка указывая на что-то и медленно называя это на французском. Сын смотрит на нее, но слова не повторяет. А она не настаивает. Шаг за шагом. Они проходят мимо озера и останавливаются посмотреть на миниатюрные деревянные парусные лодочки, плавающие на воде. Сэм отворачивается. Вокруг толпятся дети, в руках у них длинные деревянные палки, чтобы толкать лодочки обратно в воду, если те прибьет слишком близко к берегу.

Сара указывает на лодки.

– Хочешь попробовать?

Сэм качает головой, и Сара знает, что он понял ее.

К озеру подъезжает фургон с мороженым. Сара решает не спрашивать Сэма и просовывает голову в окошко.

– Ванильное, пожалуйста.

Она поворачивается на Сэма.

– А молодому человеку? – спрашивает продавец мороженого, следуя за ее взглядом.

– Шоколадное? Клубничное?

Сара внимательно следит за Сэмом, на минуту засомневавшись в том, что он ответит.

– Шоколадное, – наконец произносит он.

Продавец расплывается в улыбке.

– Англичанин или американец? – спрашивает он.

– Американец, – гордо отвечает Сэм.

– Oh là là, хот-дог!

– У вас есть хот-доги? – Впервые с момента приезда голос Сэма звучит радостно.

– Mais non! Нет! Это же Франция. Никогда хот-дог.

Мужчина смеется, а затем отворачивается, чтобы достать мороженое из лотка. Он протягивает Сэму идеальной формы шарик шоколадного мороженого на вафельном рожке, он блестит в лучах летнего солнца.

Сэм подходит ближе и забирает его.

– Спасибо.

– Merci. – Продавец подмигивает ему.

Сэм игнорирует его, а Сара чувствует, как ее щеки краснеют от стыда.

Поедая мороженое, они доходят до детской площадки. На ней полно маленьких детей, которые валяются в песке и съезжают с горок. Их мамы сидят рядом и болтают друг с другом. Сара жалеет, что пропустила все эти годы с Сэмом. Он стоит рядом с ней, но такой неподвижный, что она физически ощущает исходящую от него тоску. Сара прекрасно понимает, как он тоскует по дому. Это слишком трудно для маленького мальчика. Она чувствует себя жестокой в своем стремлении вернуть сына.

В тот вечер Давид возвращается домой с большой прямоугольной коробкой, обернутой в коричневую бумагу. Сара тут же понимает, что внутри. Она удивленно смотрит на мужа. Она ведь сказала ему, что никогда не заиграет вновь, но вот он, стоит перед ней со скрипкой в руках.

– Нет, Давид.

Ей хочется заплакать, закричать, убежать от него. Как он может? Он ведь знает, что она чувствует.

– Сара, прошу. – Давид, не моргая смотрит ей в глаза. – Разве они уже не достаточно забрали у нас?

Он проходит мимо нее в гостиную.

Сара ждет снаружи, прижавшись к двери, и слышит, как Давид снимает бумагу и открывает футляр. Затем он дергает за струну. Ее сердце замирает, дыхание перехватывает. Воспоминания накрывают волной: настройка инструмента перед концертом, восторг от игры перед зрителем, чистая красота музыки. Ей казалось, что это все принадлежит другому миру – тому, что остался в прошлом. Она заходит в гостиную и видит, как Давид склонился над скрипкой и мягко перебирает струны. Затем она видит, как слезы капают из его глаз на полированное дерево.

Сара садится рядом с мужем и забирает инструмент у него из рук. Теперь она сама перебирает струны, закрывая глаза и поворачивая колышки, чтобы поймать нужную ноту. Давид буквально прожигает ее взглядом. Он хочет, чтобы его жена вернулась. Она это чувствует. Это желание вернуть женщину, которую он когда-то знал, осязаемо.