Никогда еще Симон не видел Шудлера в таком возбуждении. Ноэль стремительно снял с рычага трубку и бросил телефонистке:

– Соедините меня с Розенбергом!

Прошло несколько секунд.

– Алло, говорит барон Шудлер… Ах, это вы, дорогой друг! Когда я мог бы вас повидать? Именно сегодня!.. Дело весьма срочное… Через полчаса? Хорошо, я приеду.

Ноэль повесил телефонную трубку и с такой силой потряс Симона за плечи, что тот невольно подумал: «Черт побери! Хоть он и стар, а не хотел бы я схватиться с ним врукопашную…»

– Ах, дружок, – проговорил Ноэль, – как это было бы замечательно!..

Пока автомобиль вез его к адвокату, жившему на другом берегу Сены, Ноэль нервно постукивал подошвой по коврику, лежавшему под ногами. «Какой это был бы чудесный подарок к первой годовщине смерти Франсуа», – мысленно повторял он.

Жан Розенберг, красивый еврей со смуглым лицом и тронутыми сединой волосами, с чуть косящим взглядом, любил старинную мебель и редкие книги. Этот крупный адвокат, постоянный консультант нескольких известных фирм – в том числе и банка Шудлеров, газеты «Эко дю матен», сталелитейных заводов Льефор, – всегда старался не доводить дело до судебного разбирательства и слыл великим специалистом по части арбитража и мировых сделок. Слушая клиента, он неизменно упирался большими пальцами рук в подбородок, остальные же пальцы переплетал между собой, в результате чего у него перед лицом возникало нечто напоминавшее рогатку.

– Чем могу быть вам полезен, дорогой друг? – осведомился адвокат.

Шудлер с шумом выдохнул воздух. Внезапно банкира охватила жестокая тревога. Неужели великолепный план, возникший в его голове, будет сейчас разрушен ответом юриста?

– Может ли опекун, выступающий в качестве такового, – спросил он наконец, – потребовать учреждения опеки над одним из родственников опекаемого?

– О, вы ставите передо мной вопрос из области гражданского права. Насколько я понимаю, вы собираетесь выступить в качестве опекуна своих внуков?

– Да, – подтвердил Шудлер.

– Постараемся внести ясность, – продолжал адвокат, сплетая и расплетая пальцы. – Вам угодно знать, можете ли вы как опекун малолетнего потребовать учреждения опеки над его родственником… По-видимому, да! Вы говорите, учредить опеку? Да, опекун имеет право… Постойте, для полной уверенности…

Адвокат повернулся, отыскал на нижней полке стоявшего позади него книжного шкафа нужный том из собрания трудов Даллоза и принялся быстро листать его.

– Вот, вот, – проговорил он. – «Учреждение опеки»… Как раз то, что нам нужно.

Он взял большую лупу, помогавшую ему лучше разбирать мелкий шрифт, и прочел вслух:

– «Об учреждении опеки может ходатайствовать от имени несовершеннолетнего родственника его законный опекун». Тут даже приведено, – прибавил он, – судебное определение, вынесенное в этом смысле апелляционным судом Дуэ в 1848 году. Отсюда я усматриваю, что вы имеете полное право ходатайствовать об учреждении опеки. Я не вижу никаких юридических препятствий, дорогой друг.

Шудлер поднялся с кресла, потирая свои сильные руки.

– Вы мне сообщили добрую весть, Розенберг, – проговорил он. – А по каким именно мотивам можно требовать учреждения опеки?

– О, мотивы могут быть самые различные. Обычно предъявляется обвинение в мотовстве. Вы имеете дело с мотом, не так ли? Отлично. Но будьте осторожны. Я вспоминаю, что несколько лет назад мне пришлось столкнуться с подобным же случаем. Нужно суметь доказать, что непомерное расточительство действительно подвергает опасности состояние этого субъекта.

– Стало быть, человек, который как одержимый играет на бирже…

– Нет, нет! – вскричал адвокат. – Не ссылайтесь на это, ваш иск будет отклонен. Потери, являющиеся результатом игры на бирже, рассматриваются как неудачные финансовые операции, а не как расточительство в собственном смысле этого слова.

– Весьма досадно, – проворчал Шудлер. – А карты, а женщины? Если человек тратит миллионы на девиц легкого поведения, если он каждый вечер оставляет в клубе кучу денег?

– О, будь у вас доказательства такого рода, иных мотивов и не потребуется. Ведь необходимо подтвердить, что человек проматывает свое состояние безрассудно или под влиянием страстей. И с этой точки зрения ваши доводы будут весьма сильны… А теперь, – продолжал адвокат, складывая пальцы в виде рогатки, – полагаете ли вы, что окажется необходимым доводить дело до суда первой инстанции? Ведь именно к этому вы придете. Но есть и другая возможность: пользуясь угрозой учреждения опеки, нетрудно достичь соглашения, устраивающего всех… Речь может идти, скажем, о дарственной с установлением расточителю пожизненной ренты, что практически лишит его возможности расходовать капитал. Таким способом проще всего уладить спор.

– Но я вовсе не желаю его улаживать! – вскричал Ноэль.

Розенберг улыбнулся.

– Отлично, отлично, – сказал он. – В таком случае надо прежде всего собрать семейный совет. Конечно, я вам не сообщу ничего нового, напомнив, что семейный совет, особенно в интересующем вас случае, должен быть предварительно подготовлен. Не сомневаюсь, что благодаря вашему участию все пройдет наилучшим образом. Держите меня в курсе и приезжайте еще раз, когда решите перенести рассмотрение вопроса в судебную инстанцию… если, конечно, вы окончательно придете к этому.

Провожая Шудлера до дверей, адвокат взял по пути со столика какую-то старинную книгу и сказал:

– Один из моих клиентов только что принес мне ее: это первое издание Вуатюра. Я бесконечно счастлив.

Возвращаясь домой от Розенберга, Ноэль Шудлер шептал: «Только не горячиться! Только не горячиться!»

На следующий день утром он целый час беседовал с Адриеном Леруа. Прощаясь, банкиры крепко пожали друг другу руки.

– Можете быть уверены в полном моем согласии, а также, говорю вам это заранее, и согласии моего брата, – сказал Адриен Леруа. – Мы благодарны вам за то, что вы берете на себя эту неприятную, но, как вы мне только что доказали, увы, неизбежную операцию. Соблаговолите поставить меня в известность о результатах опроса остальных родственников. До скорой встречи.

Всю неделю Шудлер посвятил деятельной подготовке к семейному совету. Во всех его разговорах то и дело мелькали имена Жана Ноэля и Мари Анж, он неустанно упоминал о том, что им движет забота о будущем двух маленьких сироток. Когда разговоры с родственниками были закончены, он попросил Анатоля Руссо принять его.

– Я пришел не к министру и не к другу, а к адвокату, – заявил великан, входя в кабинет Руссо.

Тот протестующе поднял маленькую широкую руку:

– О, дорогой мой, вы же знаете, что я уже давным-давно не занимаюсь юридической деятельностью…

– Это ничего не значит. Я вам абсолютно доверяю и придаю огромное значение вашим советам.