Джафар не моргнул глазом, лишь скептически изогнул бровь. Ему нечего было бояться – он точно родился на этой планете… А Виктор мгновенно отогнал беспокойство – старый хрен, скорее всего, просто блефует. Информация о подобных различиях наверняка имелась бы у СЭС, если бы они существовали в реальности.

– Пока ты лежал в больнице, были проведены соответствующие анализы… – Ван Цзуну, похоже, доставлял удовольствие разговор, напоминающий пытку. – И…

Пауза должна была усилить напряжение в испытуемом, но тот не дрогнул. По лицу ректора даже для агента СЭС было сложно что-либо прочитать, но Виктор уловил, что глава духовного училища слегка растерян.

– … и все оказалось в порядке, – сказал вдруг Джафар и улыбнулся. – А по-другому и быть не могло!

– Именно. – Ван Цзун неожиданно для себя утратил инициативу в разговоре.

– А что было бы, если бы я оказался землянином? – полюбопытствовал Джафар.

– Тебя бы убили, несмотря ни на что. – Джафар не сразу догадался, что скрипучие звуки, вырывающиеся изо рта ректора, являются смехом. – Но ты останешься жив и далеко пойдешь… Любой человек вышел бы отсюда с мокрыми штанами, ты один из немногих, кто сохранил их сухими!

– Спасибо за комплимент.

– А теперь ступай. – Ван Цзун едва шевельнул сухонькой ручкой, указывая на дверь. – Пока живешь здесь один, молись и пользуйся библиотекой училища. Где она – расскажет секретарь. В город не ходи – смотреть там нечего, он весь – один громадный завод…

245-й день 160 года летоисчисления колонии

Новая Америка, Новая Филадельфия

– Помолимся же, братья, и восславим Единого за то, что он позволил вам собраться здесь! – Высокий голос отца Владимира звучал истово и страстно. – Ом Мани Падме Хум!

Примерно три десятка студентов, которые были облачены в выданные вчера одинаковые черные мантии, символизирующие темное состояние обычной человеческой души (это Джафар узнал от кладовщика), дружно опустились на колени.

Под сводами учебной аудитории зазвучали слова молитвы.

Номер сто пятнадцать, из раздела «Торжественные».

– Сегодня вы вступаете на тропу духовной брани, – сказал отец Владимир, когда молитва была окончена, – и будет она беспощадна и бесконечна… Вы теряете многое – право на грех и на слабость, на обычные человеческие радости, но и обретаете не меньше – благословение Творца и смысл существования! Наша церковь не инструмент по спасению душ, а орудие борьбы, поэтому не удивляйтесь, что из вас будут ковать не столько служителей культа, сколько воинов! Мы живем, пока сражаемся, и наша вера – Крестовый джихад, священная война с целью уничтожения зла!

Оратором отец Владимир был прекрасным. По некоторым используемым приемам можно было догадаться, что он даже получил в этой области специальную подготовку, и если судить по ее уровню, то именно на Земле.

– Вы попали в горнило! – говорил он. – И вас будут калить, точно металл! И либо вы сгорите, как негодный шлак, либо ваша душа станет чистой, прочной и острой, словно сталь!

Джафар сидел и внимательно слушал, опасаясь даже вздохом прервать преподавателя… А Виктор Зеленский тихонечко посмеивался про себя – почти такими же словами его приветствовали много лет назад на специальных курсах Службы Экстремальной Социологии…

– Вы спросите, против кого направлен наш джихад? – продолжал греметь кимвалами красноречия отец Владимир. – И я отвечу – против зла! Зла тайного, сокрытого в душах неверных, и зла явного, спрятанного в чреве прародительницы нашей – Земли, принявшей в себя семя дьявола! И пока вы не воспитаете в себе истую ненависть к ней, вы не сможете стать истинными носителями Святого Слова! А теперь – на колени, и учите новую молитву – «О Ненависти»!

Студенты вновь приняли коленопреклоненные позы, и три десятка голосов вслед за преподавателем принялись повторять:

– О ты, Единый, отделивший свет от ночи, именуемый Аллахом и Буддой, Богом Отцом и Иеговой, дай нам силы ненавидеть…

248-й день 160 года летоисчисления колонии

Новая Америка, Новая Филадельфия

– … и боль дает нам силы, а умение терпеть – еще большие силы! Бейте! – Крик огласил полутемную мрачную залу, и Джафар ощутил, как на спину ему опустился кнут. Он вздрогнул и ударил сам – на спине стоящего перед ним студента вспухла красная полоса.

Здесь, в подземелье «замка», куда приходилось спускаться по винтовой лестнице, их учили тому, что называлось Темным искусством, учили всему, связанному с болью.

Сегодня выстроенные в круг и обнаженные по пояс студенты занимались тем, что избивали друг друга кнутами.

– Вы должны уметь вызывать боль и усмирять ее, пользоваться ею как инструментом, – вещал голос из-под потолка, мягкий, вкрадчивый и нарочито искаженный. Преподавателя по этому предмету никто из будущих священнослужителей не видел, и немудрено – после первого же занятия он стал бы объектом искренней и сильной ненависти. – А для начала – хотя бы терпеть ее! Бейте, и помните, что вы страдаете ради джихада, ради победы над злом!

Свистнули кнуты. Джафар вздрогнул от боли, кто-то, не выдержав, застонал.

– Я слышу стоны? – удивился невидимый преподаватель. – Я наблюдаю страдание на ваших лицах?

Понятное дело, что скрытые в стенах камеры и микрофоны передавали неведомому наставнику подробности поведения каждого из подопечных.

– Но разве боль есть страдание? – вопросил преподаватель. – Страдание – удел зла, а боль – признак жизни. Ведь разве бывает жизнь без боли? Они приходят рука об руку, сопровождают человека, точно две сестры, и уходят вместе… радуйтесь, что вы живы, и бейте! Бейте! Бейте!!!

Подобное повторение означало тройной удар. «И что-то мне сегодня кажется, – думал Джафар, стараясь сохранить спокойное выражение лица, – что даже в холодном бараке было не так плохо. А тот, кто думает, что флагелланты[1]исчезли тысячу лет назад, – глубоко заблуждается!»

– Вот, хорошо! – почти проворковал голос из-под потолка. – Я вижу, что вы начали понимать! Помните, что у вас нет ничего своего, кроме жизни и боли, но и те дадены Господом…

Урок продолжался. На пол подземелья капала кровь.

255-м день 160 года летоисчисления колонии

Новая Америка, Новая Филадельфия

– Слушаю тебя, сын мой, – голос исповедника звучал в меру задушевно и в меру строго. – Открой свое сердце и поведай обо всех грехах, которые коснулись твоей души в последнее время!

В тесной и темной кабинке исповедальни пахло почему-то горелым лаком. Этот запах раздражал Джафара и мешал сосредоточиться. Поэтому он решил начать с общих фраз: