– Именно! Эта дамочка, совершенно случайно, заметьте, встретившая санитара, оказалась родной сестрой того самого покусанного псевдогастом парня, что сбежал от чистильщиков на Второй Хуторской!

– Опа! – Ботти действительно был удивлен.

– Песков сообщил девушке, что ее брата здесь нет и с ним, по всей видимости, все в порядке. А дабы помочь ей успокоиться, угостил девушку кофе из автомата. – Ржаной взглядом указал на упакованный в целлофан стаканчик. – Он не помнит, чтобы девушка рисовала что-то на стаканчике. Но на записи это видно четко. После этого она вернула пустой стаканчик санитару, попросив выбросить. А санитар вдруг почувствовал неодолимое желание вернуться в особое отделение и поинтересоваться здоровьем своего приятеля.

– Где сейчас девушка? Вы сделали хоть что-нибудь, чтобы найти ее?

– Я уже сказал, мы послали к ней домой оперативную группу.

– Сколько человек?

– Пятеро.

– Если этот мемвирус создала она, то ей не составит труда вывести из строя пятерых оперативников.

– Это опытные оперативные работники. И они представляют, с чем им предстоит иметь дело.

– Представляют? – Едва не подпрыгнув на месте, Ботти что было сил влепил ладонью по столу. – Да ни черта они не представляют! Даже я не представляю, на что может оказаться способен человек, создавший такой мемвирус!

– Мы полагаем, мемвирус создала не та девушка, что доставила его в больницу.

– Да? И что же, позвольте вас спросить, заставляет вас так думать?

– То, что происходило в это же самое время на Второй Хуторской улице.

– Где? – не веря тому, что он только что услышал, Ботти подался вперед.

– На Второй Хуторской улице, – повторил Беккер. – Причем сразу в двух разных местах. Санитары Песков и Вертелкин не успели еще девушку домой отвезти…

– Так они еще и домой ее отвезли!

– Да.

Старший дознаватель только головой покачал. Слов у него уже не оставалось.

– Так вот, не успели они доехать до дома, как получили новый вызов. В другом конце Второй Хуторской улицы гаст задрал пятерых человек.

– Пять трупов – это, конечно, из ряда вон. – Ботти взмахнул руками, как будто пытался поймать в воздухе что-то невидимое и почти невесомое. – Но как это связано с резней в больнице?

– Возможно, что никак. Но вот второй случай… На место, где санитары Песков и Вертелкин оставили опечатанного шоггота, как и полагается, прибыли ликвидаторы. На их глазах шоггот изнасиловал находившуюся неподалеку девушку.

– Ну, это уже сущий бред! – воскликнул, всплеснув руками, Ботти.

Он был возмущен. Он отказывался верить тому, что слышал. Но при этом ждал, что ему станут возражать. И, само собой, возражения последовали.

– Может быть, и бред, – сказал спокойно Беккер. – Только имеется куча свидетелей этого бреда. Вполне вменяемых и трезвых. Кроме того, есть запись сканера ликвидаторов. На которой отчетливо видно, что под установленной санитарами заглушкой находятся два шоггота. Два шоггота в одном гнезде. Которые, извиняюсь, яростно совокупляются.

– Вы специалист по интимной жизни шогготов?

Ботти и сам не понимал, зачем задал этот вопрос. Беккер, тем не менее, на него ответил:

– У меня нет другого объяснения тому, что там происходит. Если вы сами взглянете…

– Не сейчас!

– Кроме того, два шоггота в одном гнезде – вещь уже сама по себе невероятная. По крайней мере, нас учили, что одно гнездо – это один шоггот. И это железное правило.

– Ну, в общем, да, – вынужден был согласиться старший дознаватель, настолько ошарашенный обилием обрушившихся на него новостей, что спорить ему уже не хотелось.

– А еще ликвидаторам едва не удалось задержать мемевтика, который прятался в кустах неподалеку и управлял всем этим процессом.

Ботти хотел было снова воскликнуть «Что?», но сумел удержаться. Что бы изменилось от того, что он выплеснул свои эмоции вовне? По сути – ничего. А реальность – ну, что ж тут поделать, – давно уже перестала соответствовать своему названию. Сюрпризы, что она преподносила, становились все более изощренными и странными. Зачастую так и вовсе необъяснимыми. И, что еще немаловажно, старший дознаватель понял, стоит ему сейчас только произнести вслух «Что?», как вопросы посыплются, будто жратва из зависшего на команде «выполнить» рога изобилия.

Что это за мемевтик такой?

Откуда он, жесть его, взялся?

Что ему, в конце-то концов, нужно?..

И это только так, для затравки.

А на закуску – главный вопрос. Когда наступит конец? Конец всему?

Поэтому вместо того, чтобы задавать вопросы, старший дознаватель Ботти сказал:

– Свяжитесь с оперативной группой! Пусть немедленно тащат сюда этих бабу и пацана!

– Сюда? – уточнил на всякий случай Ржаной. – В больницу?

– Да, сюда! – не сдержавшись, рявкнул на него Ботти. – Здесь у нас будет временный оперативный штаб!

И тут старший криминалист Беккер понял, что происходит. Почему старший дознаватель Ботти вопреки всем правилам организует какой-то там временный оперативный штаб и приказывает доставить двух важных подозреваемых в больницу номер одиннадцать, а не на Лубянку, где работают все дознаватели. Если эта парочка, брат и сестра Каламазовы, имели в запасе еще что-то, вроде того мемвируса, с помощью которого организовали резню в особом отделении, то они запросто могли взорвать изнутри любую систему, в которую им удастся проникнуть.

И, гниль твою, кто знает, может быть, в этом и заключался их план?

Куда бы он ни пошел, он все время находился в ступице выкрашенного смазанными, растекающимися красками, мерцающего блеклыми огнями, надрывно завывающего и отвратно ревущего, несущегося невесть куда колеса. Наверное, он был богом, создавшим эту безумную круговерть, которую сторонний наблюдатель легко мог принять за само мироздание.

Ну да, а почему бы и нет?

Он точно помнил, что ему удалось отделить тьму от света. Но потом они снова смешались. Но в том уже не было его вины. Он предоставил бытию проявить свою сущность. Как оказалось, сущность бытия есть хаос. Дабы не позволить мирозданию окончательно погрязнуть в хаосе, он превратил его в кольцо. Зациклил на самом себе. Изначально в этом был заложен какой-то смысл. Несомненно. Вот только какой именно – он уже не помнил.

Наверное, он был очень старый бог.

Он не помнил даже, сколько ему лет. Хотя, если как следует подумать, правомерно ли говорить о возрасте, если речь идет о боге? То бишь о нем, любимом? У него ведь нет мамы и папы. Следовательно, и дня рождения тоже нет. Что, надо сказать, обидно. Ни праздничного пирога тебе со свечами, ни подарков в разноцветной обертке. Ежели копнуть еще глубже, то сие есть не что иное, как жесточайшая дискриминация по национальному признаку. Или – по половому? Бог – существо неопределенного пола, то есть среднего рода. Не трансвестит даже, а нечто вообще совершенно уникальное! Так что ж, его теперь за это без дня рождения оставлять? А нужду где справлять? Под буквой «М» или под буквой «Ж»? Голосить, чуть чего «С нами бог!» все готовы. Жертвы приносить – приносили. Убивать во имя господа, с именем его на устах – да сколько угодно! А вот сделать в общественном сортире кабинку с надписью «БОГ» никто не додумался! Либо все вокруг считают его законченным снобом, не пользующимся общественным туалетом даже при острой на то необходимости, либо сие есть полнейшее неуважение.