Для визита я выбрала такое утро, когда хорошо выспалась. Мой наряд состоял из бледно-лазурного платья, подчеркивающего голубизну моих глаз, и серебряных украшений. Волосы я свободно распустила по плечам, забрав их изящной серебряной сеточкой, украшенной мелкими цветочками из бирюзы. Они пышной волной ниспадали мне на плечи, сверкая и переливаясь, словно золото высшей пробы. Я могла бы еще покрасить хной ладони и ступни, но, с тех пор как у меня отобрали титул, не имела на это права — это было привилегией лишь знатных дам. Я знала, что больше ничем не напоминаю ту крестьянку, которая когда-то взошла по трапу на ладью Камена, но окажет ли это превращение должное впечатление на Гунро? Я очень на это надеялась. Изис умастила меня маслом лотоса. Я послала ее узнать, где находится мой старый враг, и не удивилась, когда выяснилось, что ее содержат в Доме царских детей. В свое время меня тоже перевели в этот дом, когда фараон узнал, что я жду ребенка.

На встречу я отправилась вместе с Изис, которая держала у меня над головой зонтик от солнца. К этому времени в гареме обо мне говорили уже все, хотя откуда они узнали мою историю, я так и не смогла понять. Женщины, которые поначалу бросали на меня осторожные, а зачастую и враждебные взгляды, теперь любезно мне улыбались и приветствовали. Я отвечала на их приветствия. Дойдя до конца лужайки, я вступила в темный короткий проход между зданиями гарема и дворцом, после чего повернула налево. Дом царских детей находился в отдалении от главного входа, и вскоре нас с Изис со всех сторон окружали шум и беготня.

Я увидела двух стражников, которые стояли перед дверью какой-то каморки, подошла к ним и остановилась. Оба стражника носили отличия дивизии Гора, а значит, не были простыми стражниками гарема, кроме того, на руке одного из них я заметила повязку капитана. К нему я и обратилась:

— Я Ту, гостья нашего повелителя царевича. Я хочу поговорить с пленницей.

Капитан немного подумал.

— У тебя есть на это разрешение хранителя или самого повелителя? — спросил он.

Вместо ответа Изис протянула мне свиток папируса, который я передала капитану. Тот внимательно прочитал документ, свернул его и уже собирался сунуть себе за пояс, но я его остановила.

— Верни мне папирус, — твердо сказала я. — В случае чего он будет лишним доказательством, что царевич разрешил мне эту встречу.

Уже испытав на себе царское вероломство, я больше не хотела зависеть от милости Рамзеса. Капитан удивленно поднял бровь, но все же вернул документ Изис.

— Как видишь, я доверяю тебе больше, чем ты доверяешь повелителю, — ядовито заметил он. — Твоя служанка останется снаружи. Кроме того, тебя буду сопровождать я и мой солдат.

Я кивнула. Капитан развязал веревку, преграждающую вход в комнату, и распахнул дверь. У меня заколотилось сердце. Расправив плечи, я вошла в комнату, капитан и солдат последовали за мной. Дверь за нами закрылась.

Дневной свет проникал в каморку через узенькое оконце, расположенное под самым потолком, и, хотя в комнате было довольно светло, после яркого солнечного утра мне показалось, что здесь царит полумрак. Прямо под лучом света, прямым, словно копье, на полу, скрестив ноги и склонившись над шитьем, сидела женщина. Сначала я подумала, что это Гунро, однако, когда она встала и поклонилась, я увидела, что это служанка. Скользнув по ней взглядом, я посмотрела дальше, в темный угол, где можно было различить какое-то движение. Внезапно появившись из темноты, передо мной предстала Гунро.

Она изменилась. За то мгновение, что мы смотрели друг на друга, я со смешанным чувством удовлетворения и тревоги успела заметить, что плавные, удлиненные линии ее тела танцовщицы начали принимать угрожающе округлые формы. Ее губы, на которых всегда играла улыбка, теперь окружали глубокие морщины, придавая лицу сварливое выражение, а гладкая, цветущая кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Гунро была все так же красива, но ее красота словно потеряла форму, сделалась расплывчатой, утратив ту яркую искорку, которая делала Гунро поистине прекрасной и которой я в свое время так завидовала.

— Годы не пощадили ни тебя, ни меня, Гунро, — промямлила я.

Глаза Гунро сузились, и она улыбнулась — медленно и холодно.

— Так, так, — произнесла она. — Ту, женщина, которая совершила невозможное и восстала из мертвых. Если бы я знала, что меня ожидает такая честь, я бы накрасила глаза и ладони. Я вижу, твое долгое пребывание в грязи не улучшило ни твою внешность, ни характер, ибо, как ни трудился над тобой косметолог, ты все равно похожа на высушенный труп, даже под слоем косметики. — Гунро презрительно усмехнулась. — Да и манеры у тебя так и остались деревенскими. Ни одна знатная дама не опустилась бы до того, чтобы прийти ко мне и злорадствовать. Я полагаю, ты за этим пришла?

— Ты права, — твердо ответила я. — Но я пришла к тебе не злорадствовать, Гунро. Наша с тобой участь еще не решена. Мне нужно другое — заглянуть в глаза женщине, которая лгала мне, предала мое доверие и дружбу, которая презирала меня. Не думаю, что это было достойно знатной дамы.

Гунро сверкнула глазами.

— Я не собираюсь просить у тебя прощения, — сказала она. — И тебе не втянуть меня в споры или воспоминания о прошлом, во всяком случае не сейчас, в присутствии двух человек, которые запоминают каждое мое слово. Ты посмотрела мне в глаза. А теперь уходи.

Я стояла, не зная, что мне делать. Мне было стыдно за свою жалкую и мелкую месть. Того коварного, насмешливого призрака, который долгие годы не покидал моих снов, больше не существовало. Вместо него я обнаружила ожесточенную, сломленную женщину, за вызывающим поведением которой скрывался лишь страх. Куда исчезла беспечная танцовщица?

— Что с тобой случилось, Гунро? — спросила я. — Почему ты бросила танцы?

Она окинула меня презрительным взглядом, явно собираясь сказать что-то оскорбительное, но сдержалась.

— Потому что поняла, что, сколько бы я ни танцевала, из гарема меня не выпустят, — хмуро ответила она. — Рамзес отказался отпустить меня, с тех пор для меня все потеряло смысл. — Она посмотрела мне в лицо. — В молодости мне казалось, что быть наложницей фараона куда интереснее, чем женой обыкновенного вельможи. Я не умела заглядывать в будущее. Я не знала.

— Я тоже, — прошептала я и внезапно подумала, что, какой бы тяжелой ни была моя жизнь, мне повезло больше, чем Гунро. Я согрешила, но мне оставили свободу, а вот Гунро так просто свою вину не искупит. — Прости, что пришла к тебе, Гунро, — искренне сказала я. — Я знаю, что когда-то ты желала моей смерти, возможно, желаешь ее и сейчас, и мне не следовало к тебе приходить. Прости мою жестокость.

Сжав кулаки, Гунро шагнула ко мне.

— О, как ты великодушна, — тихо произнесла она дрожащим от ненависти голосом. — Как благородна. Как добра. Торжествующая Ту снисходит до своего поверженного врага. Побереги свою жалость. Ты была права. Рамзесу следовало дать тебе умереть. Я возненавидела тебя с тех пор, как ты переступила порог моей комнаты, и ненавижу сейчас. Убирайся, оставь меня в покое!