Мстительность особ царских кровей не знает границ. Стремительное падение Веспуччи ничуть не удовлетворило Ман-баи. «Коль император в мгновение ока сменил милость на гнев, — заявила она, — то с такою же быстротой может случиться и обратное». Она упрямо повторяла, что, покуда в Сикри этот человек, положение Селима как наследника трона остается шатким. Однако, к великой ее досаде, принц отказался добивать своего впавшего в немилость соперника. Меж тем Веспуччи отклонил все предложенные ему официальные должности. Он поселился в Доме Сканды и посвятил все свое время устройству развлечений для гостей. Ман-баи была вне себя. «Ты, не поперхнувшись, уничтожил такого могущественного человека, как Абул-Фазл, так что же тебя удерживает от того, чтобы покончить раз и навсегда с проходимцем?» — презрительно бросила она. Однако Селим побоялся отцовского гнева и удержался от искушения. Когда же Ман-баи родила ему сына, которого назвали Хусро, это все изменило. «Теперь ты в ответе не только перед собой, но и перед наследником», — сказала Ман-баи, и на сей раз Селиму крыть было нечем.

И тут умер Тансен. Умолкла музыка жизни. Император велел отвезти тело друга на родину, в Гвалиор. Его похоронили рядом с гробницей его учителя, шейха Мухаммеда Гхауса. Акбар возвращался в Сикри мрачнее тучи. Яркие огни, озарявшие его царствование, гасли один за другим. Он думал о том, что, возможно, смерть Тансена — это наказание, ниспосланное ему за несправедливость по отношению к Могору. Человек не может отвечать за поступки своих родителей. К тому же Веспуччи доказал свою преданность ему тем, что после всего не уехал, а остался. Он не бродяга, ищущий, где посытнее. Он решил, что его место здесь, в Сикри. После его выдворения из дворца прошло два года, и, может, пришла пора его вернуть. Процессия миновала Слоновью башню и двигалась вверх по холму, приближаясь к городу дворцов, когда Акбар принял окончательное решение. Он без промедления направил гонца в Дом Сканды с повелением для иноземца рано поутру прибыть в Шахматный дворик.

Именно на такой случай у Ман-баи имелась в городе своя сеть информаторов, и уже через час после прибытия гонца в Дом Сканды супруге принца донесли о «перемене ветра». Она тотчас отправилась на половину мужа и принялась бранить его, словно мать нашкодившего мальчишку. Ее заключительные слова были: «Сегодня ночью прояви себя, наконец, как мужчина».

Поистине мстительность владык не знает границ.

В полночь император сидел один на самой верхней террасе Панч-Махала и вспоминал тот знаменитый вечер, когда Тансен исполнил рагу двипака в Доме Сканды и от его пения вспыхнули не только все светильники, но и одежда певца. Как раз в этот момент он увидел, как далеко внизу, у самого берега озера, внезапно расцвел цветок яркого пламени, и после недолгого замешательства понял, что горит какой-то дом. Когда Акбару сообщили, что сгорел дотла Дом Сканды, его на какой-то миг объял страх: уж не его ли пламенный взор стал причиной этого пожара?! От мысли, что Веспуччи, должно быть, погиб, у него сжалось сердце. Однако при осмотре дымившихся руин тело чужеземца найдено не было. Не обнаружили также останков Скелетины и Матраски. Более того, вскоре выяснилось, что все женщины и их клиенты успели покинуть дом целые и невредимые. Очевидно, госпожа Ман-баи была не единственной, у кого в городе имелись осведомители, — Скелетина прекрасно знала, с кем имеет дело.

Получив известие об исчезновении Веспуччи, о его таинственной дематериализации в пылающем доме — после чего многие горожане громко заговорили о колдовстве, — император понял: сбываются его самые мрачные опасения. «Теперь мы постараемся выяснить до конца, есть ли реальные основания у всех этих разговоров о черной магии и проклятиях», — заявил он.

Наутро после пожара на дальней оконечности озера было обнаружено полузатопленное судно. Это был грузовой корабль «Гунджаиш». В днище его зияла дыра, второпях прорубленная топором. Никколо Веспуччи исчез, прихватив с собой Скелетину и Матраску, но исчез не посредством колдовства, а с помощью обыкновенного плавучего средства. Как раз в это время из Кашмира доставили очередную партию льда, для чего пришлось использовать не предназначенный для перевозки грузов роскошный «Асаиш», и даже маленький быстроходный «Фармаиш» был загружен глыбами льда до самой ватерлинии.

Акбар подумал, что Веспуччи решил наказать их отсутствием воды. «Он оставил нас и хотел, чтобы мы изнывали от жажды его увидеть», — сказал он себе. Когда по настоянию Ман-баи Селим явился к отцу и обвинил всю троицу в намеренном поджоге, Акбар сразу догадался, что это его рук дело, но промолчал. Что сделано, то сделано. Он отдал приказ не чинить беглецам никаких препятствий — пускай идут, куда захотят. Он решил не преследовать их за потопление судна. Мысленно он пожелал удачи всем троим — чужестранцу в плаще из разноцветных ромбов, тонкой, как нож, Скелетине и похожей на мяч Матраске. Если справедливость существует, то где-нибудь в мире отыщется спокойное место даже для таких странных людей, как эти трое. История Веспуччи завершена. Он шагнул на пустой лист, который обычно оставляют в конце, после последней страницы; ушел за грань освещенного пространства и вступил в безвестность, в мир неумерших, тех, чья жизнь кончается прежде, чем они перестают дышать. Император, стоя у озера, пожелал Могору дель Аморе спокойного существования вне жизни, тихого ее конца. И отвернулся.

Ман-баи была безмерно раздражена подобным исходом, она жаждала крови. «Пошли людей, вели им убить всех троих!» — вопила она, но Селим велел ей замолчать. В первый раз за всю никчемную жизнь в его характере проявились те качества, которые позже позволили ему сделаться блестящим правителем. События последних дней стали для него серьезным потрясением. Они произвели переворот в его сознании и превратили его из капризного, обидчивого юнца в цивилизованного, мудрого государя. «Я покончил с убийствами, — сурово сказал он. — Отныне я буду считать сохранение и поддержание жизни более важным деянием, чем уничтожение ее. Больше никогда не требуй от меня ничего подобного».

Однако угрызения совести уже ничего не смогли изменить. Фатехпур-Сикри был обречен. На следующее утро императора разбудили возбужденные, испуганные голоса. Когда его доставили вниз, к подножию холма, то сквозь шум водяных колес до него донеслись еще более громкие крики обитателей караван-сарая, и он увидел, что с озером творится что-то неладное: прямо у него на глазах оно медленно отступало от берегов. Император послал за главным строителем и его мастерами, но они не могли понять, что происходит. Люди кричали, что озеро, то самое озеро, которое когда-то на закате дня странник принял за огромную чашу с расплавленным золотом, решило их покинуть. Без озера доставка льда, а следовательно, и чистой воды во дворец невозможна. Без озера простым людям — тем, кому не по карману лед, — станет нечем утолять жажду, не в чем мыться, не с чем готовить пищу. Их дети не выживут… С каждой минутой солнце взбиралось все выше, и зной нарастал. Без озера город не что иное, как спаленная солнцем, сморщенная ореховая скорлупа. Вода продолжала уходить. Смерть озера означала гибель Сикри.

Без воды мы — ничто. Даже император, если его лишить воды, станет прахом. Истинная и единственная госпожа наша — это вода, и все мы — рабы ее.