— Это ведь не навсегда, — Уитни словно прочитала мысли Тесс. — Всего на полгода, ну максимум год.

— Но ты же по другую сторону от нулевого меридиана будешь узнавать обо всем раньше меня.

— Тесс, — улыбке Уитни мог бы позавидовать даже Чеширский Кот, — так было всегда.

Недели через три после этого разговора из Токио пришла посылка на имя Тесс. Она развернула бумагу и извлекла птичью клетку в форме пагоды. К ней прилагалась короткая записка: «Правда ли то, что голуби всегда летят по прямой линии? Я в этом не уверена. Птицы, как и все мы, нуждаются в том, чтобы им указали направление полета и подбодрили перед долгой дорогой».

И в этот момент Тесс поняла, чего ей так не хватало все это время. Надо же, она сидела и ждала, пока кто-то не заставит ее действовать! И этим человеком оказалась Уитни, находившаяся от нее за многие тысячи километров.

Она набрала телефонный номер.

— Мейси? Это Тесс Монаган. Где сегодня ночью будет играть «Блуждающая опера»?..

Тесс сидела в машине перед входом в клуб. Дождавшись, когда стрелки ее наручных часов показали три утра, Тесс вошла в помещение, надеясь, что Кроу уже на сцене. Так и оказалось. Он сидел на стуле, держа микрофон в руке, его длинные черные волосы падали на спину. Тесс не заметила ни гитары, ни синтезатора. Кроу поднял руку с микрофоном и начал петь.

Сначала Тесс не узнала песню — слишком торжественным было исполнение, — но вскоре поняла, что это была «Грозовая дорога» Брюса Спрингстина. В толпе послышался удивленный шепот, но стоило зрителям посмотреть на выражение лица Кроу и вслушаться в его чистый глубокий голос, как враждебность сменилась заинтересованностью, а затем и восхищенными возгласами, аплодисментами, свистом. Некоторые даже стали подпевать талантливому исполнителю.

Помнил ли Кроу о том, что именно эта песня звучала в автомобиле Винка в ночь его смерти? В то время он весьма заинтересовался этим, даже стал придумывать, какие песни могут подойти в качестве аккомпанемента, если человек захочет уйти из жизни с музыкальным сопровождением. Теперь-то всем было известно, что то был выбор вовсе не Винка, это Джек Стерлинг поставил диск в автомагнитолу «Мустанга»…

Закончив петь, Кроу хотел было покинуть сцену, но зрители не отпускали его, орали «бис», настаивая на повторном исполнении. Они топали ногами до тех пор, пока он снова не вышел из-за кулис.

— Мне никогда не приходило в голову, — сказал он. Сначала Тесс решила, что так он отвечает на бурный восторг толпы, но Кроу начал петь, и она поняла, что это было название песни, причем одной из ее любимых баллад. Тесс ни разу не слышала ее в мужском исполнении. Кроу всегда отказывался исполнять на концертах эту балладу для Тесс.

Однажды ты предупредил,

Что, если отвергнешь меня,

Я смогу помолиться

И пожелать, чтоб ты снова был здесь

И гладил мои волосы,

Но мне никогда не приходило в голову…

Тесс пыталась вспомнить, кого ей напоминает Кроу, и внезапно поняла, что это она сидит на сцене и поет о той ошибке, которую совершила, бросив парня ради «серебряного» негодяя Стерлинга. «Неужели он знает, что я чувствую именно то, о чем он сейчас поет? Или он просто надеется на то, что я это чувствую? Или это я надеюсь на то, что он надеется, что я все еще что-то чувствую по отношению к нему?» — в итоге мысли Тесс окончательно запутались.

Когда выступление закончилось, Тесс направилась прямо к сцене, не заботясь о том, что, возможно, она не единственная, кто пытается обратить на себя внимание певца. Вокруг него уже столпились, визжа от восторга, молоденькие девушки. При виде Тесс они разбежались в разные стороны. Очевидно, его фанатки Мейси и Лорна еще не успели распространить новость о том, что у Тесс больше нет никаких прав на Кроу.

— Это моя любимая баллада.

— Я помню об этом.

Его спокойный и равнодушный тон заставил Тесс занервничать, и она принялась сбивчиво объяснять ему, зачем она сюда пришла:

— Эски осталась у меня. Спайка выписали из больницы, с ним все в порядке… ноги, правда, еще плохо его слушаются, но он проходит курс восстановительной терапии… И он… он попросил, чтобы Эски осталась со мной… А Уитни… она прислала мне из Токио птичью клетку, и это заставило меня задуматься о…

Кроу молча смотрел на нее. Еще два месяца назад Тесс хотелось, чтобы он был старше. Ну что ж, теперь он стал старше. Благодаря ей. Она причинила ему боль, которая заставила его повзрослеть.

— Я заканчиваю колледж Мои родители так обрадовались, что дали мне деньги, которые отложили на мою учебу на следующий год, и мы — моя группа и я — собираемся отправиться в Техас, в Остин…

— В Остин, — эхом повторила Тесс.

— Я понимаю, это звучит избито, но люди там все еще ценят хорошую музыку.

— Надолго это? Я имею в виду, на сколько вы туда едете?

— Не знаю. Мне вообще-то не очень хочется туда ехать.

— Тогда зачем ты едешь?

— Я не знаю…

Тесс подумала, что она может ему сказать… сказать что-то такое, что превратило бы эту застывшую маску в лицо мужчины, которого она знала и которого любила, не желая признаваться себе в этом.

— Кроу… я совершила ошибку…

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Да, совершила.

Тесс вышла на улицу. Отчаяние так захлестнуло ее, что захотелось даже устроить спектакль в духе Скарлетт О'Хара — упасть на землю, заламывать руки, горестно всхлипывать, высказывая неподдельное горе. Поднять залитое слезами лицо к ночным майским небесам, усеянным звездами, и поклясться во что бы то ни стало вернуть Кроу. Но здесь, в этом Богом забытом месте, упав на колени, можно было запросто напороться на осколок разбитой бутылки. И Тесс просто устало опустилась на бордюр тротуара, предварительно убедившись в отсутствии острых предметов. Ей захотелось выпить, но поблизости не было ни одного круглосуточного магазина, а бары еще не открылись. Ну почему, почему не изобрели лекарств, способных лечить сердечные раны?

Если бы Фини был сейчас рядом, он мог бы почитать ей стихи и привести слова классиков о том, что время и расстояние лечат любые раны, или, наоборот, о том, что надо любить друг друга, иначе нет смысла жить. Но Фини был дома и крепко спал, довольно улыбаясь, наверняка видел сны об известности, которая к нему обязательно придет после того, как он опубликует свой эксклюзивный репортаж. К тому же, как писал его любимый Оден: «Поэзия ничего не может сделать реальным».

Китти наверняка сказала бы ей что-нибудь жутко мудрое или, наоборот, на редкость банальное. Они сидели бы на кухне, в то время как в спальне Китти похрапывал бы ее очередной кавалер. Тайнер бы посоветовал ей увеличить нагрузку на тренировках, тогда у нее просто не останется времени на переживания. Спайк порекомендовал бы ей подумать о преимуществах свободы.