— Да откуда же она это почувствует?

— Изнутри себя родит. Женщина удовольствие должна получать в подарок, в награду, как великое благо и освобождение, как сверхидейное удовлетворение. Если в ней открыть эту створку в ее внутренний чувственный мир, она твоя. Ну, тут уж внутрь ее и надо, брат, забраться и там исполнить страстный танец. И за этот танец она отдаст многое, себя отдаст. И уж потом только не мешай ей. Гоголь еще писал: «Коварное существо — женщина! Я теперь только постигнул, что такое. До сих пор никто не узнавал, в кого она влюблена: я первый открыл это. Женщина влюблена в черта. Да, не шутя. Физики пишут глупости, что она то и то, — а она любит только одного черта…» Поверь мне, он знал, что говорил.

— Все эти их помахивания платком, темпераментное топанье ногой, стук похотливого веера о коленку, тахикардичные стенания, полунамеки, требования даже, и такие хорошо знакомые реакции… Одно и то же, одно и то же. Просто заводной апельсин какой-то. Отдайся сам — и тебе не позолотят рога. С холодной головой впрягайся в оглобли страсти, и выдолбленная колея не поглотит тебя. Пока еще ходят бартерные поезда, есть надежда на возврат. Ну, поверь, я же не желаю тебе зря зла. Наберись сил! Бессильный ты никому не нужен. Злой ты будешь под моим покровительством, а добрым тебе не стать все равно. Добро на откуп злу дается. Давай начнем со зла. Fanfaron de vice[56]— звучит? Ну, рассуди же сам. Зачем ты никакой кому-то? Что с тобой делать в быту? Ты же не высокохудожественный кинематографичный полустатуй даже из группы «Рабочий и колхозница», на котором можно сушить в жару исподнее. А Соня твоя ваяет такие группы, что ей с тобой едва ли будет интересно переждать ливень в солнечный погожий день. Посмотри, к тебе цементом сама приклеивается недостающая, отбитая вандалами часть. И? Сделай же поступок. Удиви меня, наконец, предпасхально. Покрась хоть однажды нужные именно в этом случае яйца. Я хочу зрелищ! Всклокочь редеющую харизму, побрей самолюбие, отпусти, где надо, бакенбарды до колен, подними молот до уровня серпа. Посмотри прекрасные гравюры Доре на досуге, на тему библейских сюжетов. Вот вам меч, Волобуев. Ну же! Как он там говорил? Дай Бог памяти, как говорится. — Черт расплылся в саркастической улыбке и с пафосом произнес: — «Талифа куми!» Она же сама будет тебе потом благодарна.

В вялых руках Глеба оказался холодный, тяжелый кованый меч, и его острый конец воткнулся в пол.

— Нет, не могу. Я фрондер, но не убийца. Когда-то где-то прочел, что женщина — это безумие во плоти, что она томится от ожидания, отчаивается, а удовлетворив свою страсть, сгорает от желания отдаться и упрекает уже за то, что ты ею овладел. Она жестока из удовольствия стать потом нежной и нежна из удовольствия стать позже жестокой. Целомудренна в пороке и невинна в сладострастии. Она лжет тебе, лжет Богу, лжет сама себе. Она не вовлечена в жизнь, она играет. Мужчина — организованный мир. Женщина — незавершенная вселенная. В ней все неожиданно и все ненадежно. Нужно или бежать от нее, или отказаться от власти над ней.

Черт раздосадованно вздохнул:

— Тотализатор, однако. Сыграю, пожалуй, девяносто восемь против двух, что ты и этот шанс спустишь в унитаз. Бежать… Знаешь, откуда я это знаю? Ты предсказуем, как шарахающаяся от каждого шороха в кустах девственница. Отдавай меч назад. От тебя непременно должно разить перегаром — запахом внутренней неудовлетворенности. Сыграй, сыграй в эту игру недовольного собой и миром, потерянного, зависимого, никому не нужного. «Это придаст вам сил». Санта-Мария, как это пошло…

И черт, мелькнув рыжими кудрявыми прыгучими прядями, исчез, хитро блеснув зеленым глазом с накрашенными ресницами. Меч, брошенный им, больно ударил в ногу. Глеб вздрогнул от неожиданной боли, дернул со всей силы ногой и разбудил сам себя. Его вырвало кровью в коридоре между кухней и туалетом. Черной, запекшейся, обильно и облегченно. Он смотрел на лужу крови и говорил с ней, обращаясь к ней по имени…

— Ты сменила прическу? Чего у тебя такая голова вдруг большая стала? — Алиса чмокнула Соню в щеку, оставив след от помады, и присела напротив, закинув ногу на ногу.

— Это мозг, — пошутила Софья.

С полчаса они чирикали, обмениваясь новостями.

— Что там слышно про нашего философа?

— Жил какое-то время с другой женщиной. С моей бывшей моделью. Я тебе о ней рассказывала, она похожа на Наоми Кэмпбелл. Мы иногда созваниваемся.

— Ты все еще любишь его?

— Мне нечего ответить. Нет ответа. Это как прыгнуть с моста. Невозможно пощупать эту субстанцию полета, проникающую внутрь, невозможно насильно поместить ее в себя, невозможно насильно изгнать. Кристаллизация любви у Стендаля означает, что любовь в это время становится осознанной. У меня нет необходимости быть понятой. Это давно перестало меня волновать. Знаешь, что я думаю о нашем прошлом? Я со всеми своими эмоциями прожила прекрасный отрезок жизни. Мне не жаль ни минуты. Неординарные девочки совершают неординарные поступки, ты же знаешь.

— Все так. Но пусть они совершают и еще что-нибудь. Умное, например. Для разнообразия.

Соня вспомнила, что Глеб рассказывал ей про портрет Хемингуэя, висевший у него в детской над столом. И на вопрос «Кто это?» отвечал другим детям: «Мой дедушка».

— Я могу закрыть глаза на секс с другой женщиной, если мужчина при этом скучает по мне. Но я не прощу, если хоть одно мое слово просочится в это общение. Что бы ты выбрала, чтобы мужчина спал с тобой и скучал по другой или спал с другой, но все его мысли были заняты тобой?

— Ничего бы не выбрала. Не выбрала бы такого мужчину.

— Если бы я хоть раз увидела их идущих и смеющихся, так, как смеются любовники, удовлетворенные, счастливые, даже пресытившиеся на время, я бы все поняла. Но я этого не увидела. Сонька уехала в Америку и теперь работает там где-то, пристроенная его матерью в модельном агентстве.

Вечером Соня набрала Глеба.

— Привет, наконец-то я доделала твой бюст. Можешь на него взглянуть.

— Спасибо! Самое время приниматься за нижнюю часть. А как ты назвала мою верхнюю половину?

Надо сообщить бабуле, что приедем этим летом пожить к ним во флигель.

— Совпадение.