– Ну… В данный момент…

– Ни одного. У вас в госпитале нет ни од-но-го пациента! А в моей часовне завтра умрут десять человек, еще десять – послезавтра. Не имеет значения, что вы скажете командирам, главное – те слова, которые вы произнесете, представ пред Господом. Сможете, без гибельных последствий для души, признать, что предпочли иерархию – совести? Вспомните: «И попросили сыны Израиля Всевышнего: Укажи нам путь, и мы встанем на него…»

До поступления в Сен-Сир, где он был одним из лучших, полковник недолго учился в семинарии, но этих строк не вспомнил…

А отец Дезире не сдавался.

– В случае необходимости машина вернется сюда через два часа, а до тех пор ею будем пользоваться мы, ведь Он сказал: «Длань Господня там, где сердце человеческое приносит на алтарь свою веру».

Полковник понял, что должен освежить память, вернувшись к Писанию.

А Дезире был очень доволен собой как сочинителем. Как же ему нравился этот труд! Импровизировать – все равно что переписывать Библию.

Санитарная машина последовала за Божьим грузовиком. Полковник перекрестился, глядя вслед. Он дал священнику медикаменты, перевязочный материал, инструменты и майора медицинской службы, которому поручил вернуть казенное имущество в часть ровно через сорок восемь часов.

Сидевшая в кабине сестра Сесиль повернулась к Дезире:

– Вы были очень убедительны, отец… К какому ордену вы принадлежите?

– Святого Игнатия[72].

– Святого Игнатия? Странно…

Священник молча, с любопытством, смотрел на монахиню, ожидая продолжения, и она добавила:

– Я хотела сказать, что никогда не встречала членов этого ордена.

Дезире уловил жесткую нотку в голосе монахини и ответил широкой, обворожительной – светской! – улыбкой.

О нет, он не был бабником, и не потому, что не хватало возможностей: выступая в разных образах, он мог тысячи раз насладиться женскими прелестями. Адвокат, хирург, летчик и учитель Дезире Миго всегда нравился дамам, но следовал железному правилу: никаких отвлечений от работы! До – конечно. После – охотно. Но во время – никогда. Дезире был профессионалом.

Он одарил сестру Сесиль обаятельной улыбкой, чтобы выиграть время. Не короткий миг, отделяющий вопрос от ответа, а тот «безразмерный» отрезок времени, который мужчины и женщины готовы дарить понравившемуся человеку. Очарованность, пусть и ненадолго, побеждает недоверчивость, и мы откладываем на потом попытку понять, почему усомнились.

Интонация сестры Сесиль не была насмешливой, он уловил в ее голосе сомнение в своем… персонаже. Прозвенел звоночек тревоги.

Этот предупредительный знак всякий раз означал одно и то же: пора готовиться к бегству. Он не понимал одного: почему это случилось так скоро, они с сестрой Сесиль знакомы всего день…

Рауль тащил Габриэля на спине добрую сотню метров, потом выдохся и опустил на землю.

– Черт побери, мы сделали этих придурков!

Он огляделся, не веря своим глазам, и снова закинул Габриэля на плечо.

– Нечего прохлаждаться, вперед, приятель!

Габриэль все еще не пришел в себя, его тошнило, раненая нога отнималась. Он бы охотно остался лежать на земле в ожидании смерти.

Немецкая эскадрилья не расстреливала дорогу, это были не бомбардировщики, а разведчики. Но зачем они пикировали, зачем летели над землей на бреющем полете? Хотели напугать и без того обезумевших от страха беженцев? Все может быть. Вряд ли кто-то понимает, в чем смысл этой войны.

Метров через триста за деревьями показалась дорога, и Габриэль ужаснулся: они вернулись туда, откуда пришли! Где-то поблизости лежат в кювете мертвый Доржевиль, молодой коммунист и другие расстрелянные.

– Давай, старший сержант, залезай внутрь.

На обочине стоял грузовичок с брезентовым кузовом, на котором было написано какое-то итальянское слово: Рауль помнил, что капитан с пистолетом, аннамиты и запыхавшийся аджюдан появились через несколько минут после того, как они прошли мимо этой машины.

– Возвращаться сюда нелогично, – сказал он, подсаживая Габриэля в кузов. – Им и в голову не придет искать нас тут, они наверняка решат, что мы будем пробираться к Луаре.

Габриэля клонило в сон, и он едва слушал, а Ландрад наблюдал за дорогой через дыру в брезенте.

– Отдохни, тебе это пойдет на пользу, – велел он Габриэлю, и тот провалился в сон.

Он помнил, что утром просыпался и снова заснул, а теперь был в грузовике один.

Габриэль не без труда повернулся на бок, подтянулся на руках и выглянул наружу. Светило солнце, беженцев стало меньше. Сработало правило случайности, согласно которому элементы распределяются гроздьями и во времени, и в пространстве. По дороге идут сотни людей, потом на несколько часов она пустеет, а через какое-то время поток снова наполняется. Машин не было, остались только велосипедисты. Наверное, бензин закончился раз и навсегда.

Заметив колонну военных грузовиков, Габриэль распластался на дне кузова. Машины были французские, значит у армии топливо есть. Куда они направляются, почему едут вдоль Луары? Он вдруг вспомнил слова Рауля: «Оставайся здесь, я прогуляюсь…» Боже… Их чуть не пристрелили на обочине. Рауль ударил капитана, они сбежали, так что если их поймают, сразу расстреляют, а этот болван Ландрад отправился «на прогулку»! Они же не туристы на отдыхе! Асфальт дрожал под колесами. «Что будет со мной, если Рауля арестуют? – подумал Габриэль и сразу устыдился своих мыслей. – Ведешь себя как шкурник! Он тебя спас, а ты если о чем и беспокоишься, так только о своей жалкой жизни…»

Габриэль огляделся. Бо́льшую часть кузова занимал буфет в стиле Генриха II. Воистину, люди – странные существа: спасаются бегством и тащат с собой мебель! Джутовые мешки мародеры вспороли, коробки опустошили, ящики разломали, забрав все ценное.

Он чувствовал, что нога отекла (крови на бинтах не было), и размотал повязку. Ничего хорошего он не увидел: рана нагноилась. Габриэлю стало страшно, и в этот момент раздался голос Рауля:

– Нам повезло, я раздобыл кролика. Целого кролика, слышишь меня? Ты чего расклеился? Очнись и утешься! Я принес кролика!

Габриэль понял, что проголодался. Когда они ели в последний раз? Теперь понятно, почему он так ослаб. Но кролик…