— Прежде чем объяснить тебе так, чтобы ты все поняла, я должен сам обо всем как следует подумать.

— Что же я, такая дура? Скажи мне все, Ездра. Пока ты будешь обдумывать то, что узнал, делом своим ты будешь заниматься?

Ездра не ответил. Он стоял на пороге дома и смотрел вниз, на улицу. С рынка возвращалась Тафата, придерживая рукой корзину, которая была у нее на голове. Рядом с ней шел Варфоломей. Это был хороший молодой человек, отличавшийся в отношениях с людьми верностью и постоянством.

Ездра не стал говорить дочери о том, что Марк собирается покинуть их дом. Он просто не решился это сделать. Ее чувства к Марку с каждым днем становились все более и более очевидными. Ответные чувства Марка Валериана к ней тоже нельзя было не заметить. И то, что он решил уйти сейчас, можно было бы поставить ему в заслугу. Мужчина с менее сильным характером наверняка остался бы, чтобы воспользоваться увлеченностью прекрасной девушки.

Но как Ездре поступить теперь?

Иосавеф подошла и стала рядом с ним.

— Видишь, она не обращает на него никакого внимания! И все из-за этого римлянина, — с горечью сказала она, но когда она повернулась и посмотрела на мужа, Ездра увидел на ее лице замешательство. — Что ты теперь ей скажешь?

— Скажу ей, что Марк Люциан Валериан ушел.

— И правильно сделал, — добавила жена и отвернулась. — Было бы куда лучше, если бы он ушел раньше. — Она села и вернулась к своей работе над порванной одеждой.

* * *

Тафата помолчала, потом кратко попрощалась с Варфоломеем. Повернувшись, она направилась к дому, а Варфоломей стоял и смотрел, как она подходит к двери. Явно расстроенный, он тоже повернулся и зашагал вниз по улице.

— Доброе утро, отец, — весело поприветствовала Тафата Ездру, подойдя к порогу. Сняв корзину с головы, она поцеловала его в щеку и вошла в дом.

— Как дела у Варфоломея? — спросила Иосавеф, не отрываясь от своей работы.

— У него все хорошо, мама.

— Как у всех, — пробормотала мать, вздохнув.

Тафата переложила фрукты из корзины в глиняную чашу на столе.

— Он сказал, что его мать уже готовит сливовый хаманташен для мишлах манот этого года.

— А я еще даже к пуриму не готовилась, — мрачно сказала Иосавеф. — Все как-то другие заботы не давали. — При этом она уставилась на мужа взглядом, полным упрека.

— Я тебе помогу, мама. У нас еще уйма времени, чтобы приготовить подарки для бедных и еду для друзей. — Тафата отобрала два сочных абрикоса и направилась было на крышу.

— Он ушел, — сказал ей Ездра.

Тафата остановилась и повернулась к нему. Взгляд, которым она смотрела на отца, был полон тревоги.

— Но это невозможно! — сказала она, заморгав. — У него раны еще не зажили.

— Ничего, в пути заживут быстрее, — пробормотала Иосавеф.

— Он ушел сегодня утром, Тафата.

Она взбежала по ступенькам на крышу. Когда она спускалась обратно, Ездра подумал, что сейчас она побежит вслед за Марком. Она даже сделала несколько шагов в сторону двери, но остановилась. Ее плечи затряслись, и, тихо заплакав, она опустилась на стул. Со слезами она сказала:

— Он даже не попрощался со мной.

Иосавеф сжала в руках порванную одежду и внимательно посмотрела на дочь. Потом перевела умоляющий взгляд на Ездру.

«Что тут поделаешь?» — ответил он недоумевающим взглядом.

— Он говорил, что уйдет, — дрожащим голосом говорила Тафата, и слезы катились по ее щекам. — Он говорил, что так будет лучше.

— Жаль, что он не ушел раньше, — мрачно произнесла мать.

— Я надеялась, что он останется навсегда.

— И что дальше?

— Не знаю, мама. Я надеялась.

— На что ты надеялась, Тафата? Что римлянин согласится на обрезание? Что римлянин станет иудеем? Сама подумай, доченька.

Тафата покачала головой и отвернулась. Ее лицо побледнело от горя. Иосавеф хотела сказать ей что-то еще, но Ездра покачал головой, дав жене понять, чтобы она больше не говорила ни слова. На глазах жены тоже показались слезы, и она с упреком посмотрела на Ездру. Он знал, о чем она думает. Это он виноват в том, что Тафата полюбила язычника. Это он виноват в том, что она страдает. Не должен он был приносить Марка Валериана в свой дом.

Но если бы он этого не сделал, он наверняка никогда бы не узнал истину.

Не найдя слов, для того чтобы смягчить страдания дочери, Ездра продолжал молчать. Спустя какое-то мгновение Тафата встала и побежала на крышу.

— Тебе что, сказать ей было нечего? — с упреком спросила мужа Иосавеф, глядя на него такими же заплаканными глазами.

— Что бы я ей ни сказал, ее боль стала бы только сильнее.

Иосавеф кинула в корзину одежду, которую чинила, и встала.

— Ну, тогда я…

— Нет, не надо. Сядь, женщина, и оставь ее в покое.

Округлив глаза, Иосавеф села.

Последующие несколько дней прошли в доме в напряженном молчании. Тафата почти ничего не говорила. Иосавеф ходила на рынок и общалась с другими женщинами. Ездра вернулся к своим свиткам, чернилам и перу. В нем росла жажда узнать как можно больше, и он все больше времени проводил на крыше, молясь Богу и прося Его указать ему путь.

Он чего-то ждал, но не знал, чего именно.

Через семь дней после ухода Марка к ним пришел римский чиновник. Это был богато одетый человек, которого сопровождало восемь хорошо вооруженных стражников. С большими почестями он вручил Ездре какое-то письмо и жестом приказал двум стражникам поставить на стол тяжелый ящик.

Растерянный, Ездра вскрыл печать и развернул свиток. В послании было сказано, что получатель письма, Ездра Барьяхин, может путешествовать в любое время и в любом направлении на любом судне, принадлежащем Марку Люциану Валериану. Его необходимо будет принимать на борт с самыми высокими почестями и оказывать ему почет и уважение.

— Как такое возможно? — пораженный, спросил Ездра. — Кто он, что посылает такое послание?

Чиновник рассмеялся.

— Разве ты не знаешь, кого приютил, иудей? Марк Люциан Валериан властен делать то, что ему угодно. Он римский гражданин и один из самых богатых торговцев в империи. Ему принадлежат суда в Риме, Ефесе, Кесарии, Александрии. Его корабли доходят даже до Британии.

Иосавеф тяжело опустилась на стул, раскрыв рот.

Чиновник открыл ящик, показывая хозяину его содержимое.

— Это вам, — сказал он, картинно обведя рукой то, что находилось в ящике. Ящик был набит золотыми ауреями.

Потрясенный увиденным, Ездра отпрянул.

— В этом разница между римлянином и иудеем, — заносчиво сказал чиновник, презрительно оглядев нехитро обставленную комнату. Выполнив свои обязанности, он вышел из дома, и стражники последовали за ним.