- С кем имею честь говорить? - мелодичный голос незнакомца вывел обоих пиратов из оцепенения

- Капитан Питер Сильвер, - поклонился ему флибустьер

- Оливер Сесил, граф Солсбери, - скелет сделал попытку улыбнуться, но высохшая кожа с трудом поддавалась его усилиям,

Де Фонтейн шагнул вперёд, но по оплошности вновь задел лежавший на площадке камень. Тот с грохотом свалился вниз. Сильвер вздрогнув, оглянулся. Отпрянувший француз вновь укрылся в своём убежище. Ещё несколько мгновений Сильвер и Солсбери глядели друг на друга, но потом капитан прервал затянувшуюся паузу.

- Ваша дочь здесь?

Солсбери шагнул вперёд и грубо оттолкнул Сильвера. Глаза его вылезли из орбит. Он угрожающе взглянул на капитана и затряс перед ним костлявой рукой

- Убью! Только дотронься до неё, грязный пират!

Сильвер отступил назад и почтительно поклонился. Казалось, охватившее его волнение прошло, и он вновь чувствует себя непринуждённо.

- Не беспокойтесь, граф, - уверенно произнёс он, - мои люди доставят вас туда, куда Вы сами пожелаете. Вы и Ваша дочь будете в полной безопасности.

В воздухе повисла пауза. Де Фонтейн замер, боясь выдать себя вздохом или движением.

- Я тебе говорила, папа, что эти люди пришли нам помочь, - юное белокурое создание выпорхнула из-за полураскрытой двери. Девушка была в том возрасте, когда даже голод не способен погубить едва расцветшую красоту.

- Папа, а ты не верил, говорил, что они такие же звери, как испанцы, - вновь защебетала она.

Питер поклонился со всем подобающим в таких случаях почтением:

- Не все флибустьеры звери. Многие из них уважительно относятся к порядочным женщинам. Хотя, справедливости ради, и среди них есть такие, с которыми не приведи Господь встретиться юной девушке.

- Проходите, капитан! Слава Богу, Вы не такой, - Солсбери попытался засмеяться. Всклокоченные локоны его парика тряслись в такт движениям головы.

- Мне надо идти, граф! - Питер какое-то время стоял на пороге, но затем всё же шагнул вперёд, оставив дверь приоткрытой. Взорам приблизившегося де Фонтейна открылся деревянный стол, на котором стояла тарелка с двумя маленькими кусками маисовой лепёшки. Серый мышонок, сидящий рядом, держал в цепких лапках оставленный ему хозяевами помещения кусочек и с наслаждением поглощал его, шевеля тонкими усиками.

- Президент домогался моей дочери, капитан, - попытался улыбнуться Солсбери. - Он присылал нам лучшие блюда, но мы ничего не ели, боясь, что он добавил в неё вещества, которые временно парализуют рассудок.

- Вы удивлены, капитан, - прощебетала девушка, кивком головы указав на мышь. Мы с отцом живы только благодаря этому малышу. Мы ели лишь хлеб, который предварительно давали ему попробовать.

- Никогда бы не мог подумать, что грызуны могут принести пользу, - скрипуче рассмеялся Солсбери и тут же добавил. - А вообще-то вы вовремя, ребята. Вчера нам было сказано, что мы не доживём до сегодняшнего вечера.

Де Фонтейн с изумлением взирал на капитана и его странного собеседника.

- Вам надо немного поесть, - произнёс Сильвер, тщетно пытаясь унять дрожь в голосе

- Мы подождём. Если Вы задержитесь здесь надолго, исход боя может перемениться, а тогда уж мы точно лишимся жизни.

Питер молча поклонился и отступил на несколько шагов, а затем, хлопнув дверью, бросился вниз. Дождавшись, пока шаги капитана смолкли, де Фонтейн последовал за ним. Теперь в президентском дворце не осталось ни одного испанца, за исключением самого дона Эрнандо, восседающего на своём троне и надёжно охраняемом флибустьерами. Вскоре прибыл и Хуан Хосе, помещённый, с сохранением всех необходимых предосторожностей, в покои, соседствующие с отцовскими. Лишь Сильвер, казалось, погрузился в странную задумчивость. Отослав на башню лучшие яства, найденные им на кухне, он бродил по дворцу, размышляя о чём-то своём. Капитан молчал, и даже настойчивые расспросы де Фонтейна и вернувшегося во дворец Вольверстона не помогли разговорить его. Вскоре был доставлен выкуп за принца, и связанный Хуан Хосе под радостные женские крики и громкие всхлипывания был торжественно водворён в президентские покои. Через полчаса прибыли другие обозы, на которых были доставлены ценности, полученные в качестве выкупа от богатых горожан, а к вечеру вернулся и Крисперс, оказавшийся намного удачливее самого короля пиратов Генри Моргана. Как следовало из рассказа счастливчика, команде которого причиталась четверть всех захваченных сокровищ, ему со ста пятьюдесятью смельчаками удалось подкараулить караван и, захватив его, развернуть назад в сторону Панамы. Ещё через полчаса прибыл Стилл со своим отрядом, которым наконец-то удалось разыскать спрятанное в подвалах золото, украденное президентом де Лагуной у самого короля Филиппа. Сильвер по-прежнему был немногословен, и лишь отдавал краткие распоряжения. Отказался он и от предложения команды провести ночь во дворце. Предупредив, что всё вино отравлено испанцами, он приказал пиратам немедленно выступить в путь. Раздосадованные подобной жёсткостью, люди немного поворчали, но, вспомнив о том, какая доля причитается каждому из них, скрепя сердце выполнили приказ. Ценности были погружены в повозки, туда же водрузили и изрядно отощавших Солсбери. Большинство же флибустьеров, на долю которых не осталось ни коней, ни быков, отправились сопровождать караван пешим ходом. Спустя десять дней скитаний отряд вернулся в крепость в устье реки Чагре, к месту стоянки кораблей. Так закончилась панамская экспедиция Сильвера, которая не только сказочно обогатила «палату лордов», но и оказала огромное влияние на будущее самого капитана.

Питт Уоллес уверенно прохаживался по квартердеку. Эскадра шла в бейдевинде. На палубе и вантах деловито суетились матросы. А ведь совсем недавно они, грязные, оборванные и голодные, вернулись из похода. И в том, что они сейчас сыты и одеты - это заслуга его, Питта. Именно его люди позаботились не только об очистке изрядно обросших днищ кораблей, но и о заготовке рыбы, фруктов и солонины. Зато теперь он может гордиться. Их ждёт достойное «палаты лордов» возвращение. Вот если бы... Если бы не настоящий лорд и его жеманница-дочь. Одно лишь воспоминание об этой парочке, и мысленный горизонт квартирмейстера тут же заволокли грозовые тучи. Это из-за них капитана будто подменили. Он стал задумчивым, сосредоточенным, и оживлялся лишь в обществе графа и его доченьки. Так что же произошло там, в Панаме? Питт не раз расспрашивал об этом товарищей, но их рассказы так и не пролили свет на странное поведение Сильвера. Напротив, многие истории внушили Питту ещё большую тревогу. Де Фонтейн... Ещё один высокородный красавчик. Они с Питером даже называли друг друга не иначе, как Стюарт и Валуа. В памяти всплыло лицо де Фонтейна. Это было в последний день перед отплытием. Грустный, растерянный, француз как будто не хотел возвращаться на свой корабль. Да и слова его, обращённые к Питеру... В них мелькала какая-то недосказанность. А теперь... Питт обернулся. «Королевская лилия» шла в кильватере «Арабеллы». На рее полоскался странный сигнал с надписью «Jamais», а на юте маячила одинокая фигура. Питт поднёс к глазу трубу. Это был де Фонтейн - расстроенный, потухший. Так не похожий на дерзкого, блестящего светского льва, каким он пытался казаться на Тортуге.