Самой проблемной в Российской республике была Центрально-Черноземная область. Несмотря на то что, согласно планам, осуществление сплошной коллективизации на этой территории было намечено на осень 1931 или, в крайнем случае, на весну 1932 г., население области пережило ужасные зверства и испытало на себе ошеломляющие темпы процесса уже в январе-марте 1930 г.[79] Выступления здесь приобретали значительный размах: среднее количество участников в каждом случае составляло порядка 300 чел.{782} Уже в 1929 г. произошло 94 бунта, в которых в целом приняли участие 33 221 чел.{783} В 1930 г. число массовых выступлений взлетело до 1 373{784}. В одном только неспокойном Острогожском округе в период с 12 января по 14 февраля зафиксировано 16 случаев массовых выступлений, в которых участвовали 17 000 чел. В столь же нестабильном Козловском округе к концу марта 1930 г. крестьянское восстание охватило порядка 54 населенных пунктов и насчитывало 20 000 участников. В отдельных частях Центрально-Черноземной области количество бунтующих порой достигало 2 000 чел.{785} Деревни здесь были достаточно большими, а их население в целом однородным как в социальном, так и в экономическом отношении, что повышало вероятность участия в восстании всех жителей. Кроме того, сравнительно высокая плотность населения позволяла поддерживать тесный контакт между мятежными деревнями{786}.

Как утверждает Варейкис, многие выступления носили «полуповстанческий характер». По его мнению, подготовка таких восстаний осуществлялась заранее некими организаторами, которые направляли крестьян, вооруженных вилами, топорами, кольями, а иногда — обрезами и охотничьими ружьями{787}. Так, 30 марта 1930 г. в деревне Липовка Лосевского района Россошанского округа начался бунт, который был охарактеризован как восстание под предводительством «контрреволюционных элементов деревни». Мятежники изгнали местных чиновников и выбрали собственного старосту. В соседние поселения были посланы гонцы, вокруг деревни выставили охрану, а колокольня местной церкви стала наблюдательным пунктом. Прибывший отряд сил ОГПУ был встречен толпой из 1 000 чел., которые, как сообщается в отчетах, быстро «рассредоточились» и открыли огонь по военным. Перестрелка, приведшая к гибели 18 местных жителей, продолжалась в течение часа; в итоге крестьяне были вынуждены отступить{788}. В деревне Правая Хава 31 марта несколько сотен бунтовщиков отобрали изъятое у них зерно и разрушили здание колхозного правления. На следующий день для усмирения жителей прибыл отряд ОГПУ из 45 чел., однако им навстречу вышла разъяренная толпа, к которой уже присоединились недовольные из соседних деревень. Когда же прибыли подразделения Красной армии, жители окружили их, угрожая разоружением и расправой. Толпа разошлась лишь после того, как военные дали оружейный залп, в результате чего пять человек погибли и трое получили ранения{789}.

Особо опасный бунт, охвативший впоследствии 4 деревни, начался в конце марта 1930 г. в деревне Гридасовая Курского округа; ее жители встали на защиту кулаков, которых должны были отправить в ссылку. Когда вооруженный конвой попытался вывести арестованных из деревни, крестьяне окружили их, препятствуя движению.

В этот момент в конфликт вмешались 30 «коммунаров» из местного колхоза, они выступили на стороне властей, чем только усилили напряжение. Раздался звук набата, и на место событий со всех сторон стали стекаться толпы людей, вооруженных вилами, кольями и дробовиками. Наступление крестьян обратило коммунаров в бегство, однако некоторые из них, стремясь удержать толпу от преследования, стали стрелять в воздух. К этому времени на помощь жителям подоспели группы из трех близлежащих поселений. Мятежники ворвались в здание сельсовета, расправились с уполномоченным и ранили одного из активистов. Узнав об этом инциденте, власти Курска отправили на место отряд из 120 чел. Однако с их прибытием бунт вспыхнул с новой силой, и, как описывают источники, «начался настоящий бой». Вскоре мятеж подавили. Три человека были убиты, остальные ранены или спаслись бегством. 60 чел. были арестованы еще до того, как над полем битвы развеялся дым{790}.

Московская область, являвшаяся потребителем зерновой продукции, в начале 1930 г. также столкнулась с особенной жестокостью властей во время стремительного процесса коллективизации[80]. Здесь уже за первые три квартала 1929 г. зафиксировано 2 198 «сельских выступлений», а с января по апрель 1930 г. более 500 «групповых и массовых антиколхозных выступлений». Основная их часть пришлась на Рязанский и Бежецкий округа{791}. Как и в Центрально-Черноземной области, социальная дифференциация населения деревни была здесь минимальной, вероятно, благодаря этому количество участников некоторых бунтов относительно велико (около 228 чел. — число, соизмеримое со средним населением одной деревни в области){792}. Как сообщается в одном из современных российских исследований, «крестьянское движение» захватило 5 районов Московской области, и для его подавления потребовалось участие войск Красной армии{793}.

В феврале-марте 1930 г. несколько крупных выступлений произошли в Рязанском округе. 22 февраля в деревне Веряево Пителинского района началось восстание, вызванное обобществлением скота, принудительными обысками и другими перегибами. Крестьяне изгнали из деревни уполномоченных, а некоторые даже продолжали преследовать их до соседней деревни Гридино. Оставшиеся жители требовали возврата своего имущества, после чего устроили обыск в здании сельсовета и начали охоту на местных активистов. К вечеру мятеж пошел на спад, крестьяне выставили караульных вокруг деревни. Тем временем в Гридине изгнанных чиновников ждал гнев не только тех, кто гнался за ними из Веряева: местные жители также вышли на улицы, откликнувшись на удары набата. Затем гонцы из Веряева направились в другие села, чтобы завербовать новых сторонников. К концу дня уже несколько населенных пунктов были охвачены восстанием. В Андреевке сформировали крестьянское ополчение, которое под черным флагом направилось прямиком в Гридино. На следующий день на место прибыли городские отряды с целью подавления бунта. Веряево встретило их гробовой тишиной. Однако вскоре стали собираться жительницы деревни, которые намеревались препятствовать продвижению отрядов. Когда же раздались выстрелы в воздух, которые должны были напугать женщин, зазвонил колокол, и на улицы высыпала вся деревня. Сельчане требовали прекратить пальбу или убраться. Тот же прием городским формированиям оказали и в других селах. В последующие несколько дней наступило затишье, после того как крестьяне обещали не прибегать к набату. Однако под маской внешнего спокойствия кипели настоящие страсти[81]. Чуть позже, в начале марта, восстание в этом районе вспыхнуло вновь. Подобно многим случаям такого рода, изначально этот бунт имел локальный характер, однако вызвал цепную реакцию: такие же мятежи вспыхивали в тех деревнях, где слухи об этих событиях возвращали людям надежду, которая не умирала, несмотря на все невзгоды. Повстанцы обрывали телефонные и телеграфные провода, лишая чиновников возможности связаться с Рязанью. В краткосрочном плане эти бунты имели один положительный результат — крестьяне использовали момент, чтобы временно подорвать деятельность колхозов, которые один за другим оказывались под угрозой распада{794}.