— К тебе приходил очень странный тип. Назвался твоим другом, но больше походил на пьяницу. Я сказал, что тебя нет, — он пришел в ярость и начал орать так, точно в него бес вселился, и мне пришлось его выставить. Он еще называл себя прорицателем — уж не знаю, что он там может прорицать, — и обещал вернуться вечером, — шепотом поведал привратник. — Я подумал, что тебе лучше про это знать. Ты мне нравишься, паренек, но сразу скажу: избегай дурных компаний. Если наши профессора увидят тебя с этим фруктом, не думаю, что они обрадуются.

Цы покраснел. Сюй нашел его и, похоже, готов был исполнить свою угрозу.

Теперь все кончено. Вечером он соберет вещи и уйдет из города, пока дела не пошли еще хуже. Цы попробовал вздремнуть, но сон не шел. Мин собирается изгнать его из академии, а пробовать защищаться — значит позволить Сюю шантажировать Цы либо на него донести. Юноша посмотрел в туманное небо и проклял свою судьбу. Все его мечты развеялись навсегда. Надежды оказались призрачными, как сероватая дымка над городом. Собирая вещи, Цы задумался о судье Фэне. С самого первого дня, когда Фэн взял его к себе, он не только учил его. Нет, он превратился в отца — именно такого, какого Цы мечтал бы иметь. Человека честного и справедливого. Такого, каким был и Мин.

Цы вспомнился день, когда, удрученный постоянными недомоганиями Третьей, он пришел в опустевший особняк Фэна. В тот раз он задумался было, что же сталось с судьей, однако потом выбросил эти мысли из головы. В конце концов, отказ от возможной встречи представлялся ему самым благородным деянием. Фэн не заслужил того, чтобы честное имя его было запятнано беглым преступником.

Цы в последний раз прогулялся по академии. Он заглядывал в пустые печальные классы, будто бы разделявшие его чувства, — то были немые свидетели напрасных усилий, сновидений, от которых теперь самое время очнуться. Проходя мимо библиотеки, он взглянул на толстые книги в шкафах, ожидающие своих читателей, жаждущие быть открытыми, чтобы поделиться с новыми поколениями мудростью предков. Цы смотрел на книги с завистью, а после простился и с ними.

Улица уже начинала засыпать. Полусонные прохожие струились по ней кто куда, словно остатки разлетевшегося роя, в котором, несмотря на кажущийся хаос, каждый знает свою цель. У каждого идущего было впереди его прибежище. У каждого — кроме Цы.

Юноша забросил суму за плечо и побрел куда глаза глядят. Он будет идти, пока не отыщет повозку или лодку, и та увезет его далеко-далеко, к другой жизни, к жизни без счастья. Обернувшись, он бросил мимолетный прощальный взгляд на то, что так долго было его домом, и взмолился про себя: пусть в одном из окон появился хоть кто-нибудь, кто позовет назад. Но никто не появился.

Зато, к изумлению юноши, стоило ему шагнуть за ворота, он нос к носу столкнулся с солдатом императорской гвардии; позади него стояли еще трое в полном вооружении.

— Вы Толкователь трупов?

— Да, так меня называют, — пробормотал Цы, узнав одного из стражников, присутствовавших при осмотре евнуха во дворце.

— Следуйте за нами.

Цы не сопротивлялся.

Его привели в областную управу. Там ему, не сказав ни слова, набросили на голову глухой капюшон и посадили в запряженную мулами повозку, долго плутавшую по улицам Линьаня. В начале пути юноше пришлось сносить оскорбления и шуточки прохожих, что расступались перед сопровождавшими повозку охранниками, однако понемногу эти выкрики начали стихать, пока не превратились в шепоток, совсем умолкший, когда повозка остановилась. Цы услышал лязг петель каких-то гигантских ворот и возгласы, которых он не разобрал. Затем повозка проехала еще немного, снова остановилась, и Цы велели выйти. Его повели по вымощенному полу, который вскоре превратился в скользкий нисходящий пандус. Цы начал чувствовать запахи плесени, грязи и затхлости, и ему подумалось, что живым он отсюда не выйдет. Вот он снова услышал скрип дверной задвижки. А потом наступила тишина. Когда Цы подумал, что остался один, с его головы сорвали капюшон. Слышно было, как строевым шагом идут солдаты; потом прозвучала команда:

— Стоять!

Цы зажмурился — поднесенный слишком близко факел чуть не опалил ему ресницы. Только когда солдат отошел, юноша разглядел, что его привели в темный каземат. Здесь не было ни окон, ни дверей — лишь камень, поросший мхом, источающий липкий сырой смрад. Слева и справа на стенах висели цепи, щипцы и другие пыточные приспособления. А когда глаза его привыкли к сумраку, Цы разглядел в отдалении грузного человека, стоявшего под охраной караульных.

— Вот мы и снова встретились, — приблизившись, произнес министр Кан.

Спина юноши покрылась испариной.

Он глубоко вздохнул, заметив цепи и щипцы, лежавшие совсем рядом, на скамье, и проклял себя за то, что не сбежал из города хоть немного раньше. Где-то вдали раздался душераздирающий вопль, и от этого Цы стало так страшно, что даже ладони его покрылись потом.

— Ну да. Просто совпадение, — попробовал отшутиться Цы.

— На колени.

Еще ничего не понимая, Цы приготовился к худшему. Колени его уперлись в пол, голова опустилась так низко, что волосы намокли в лужице. Цы приготовился к удару палача. Но удара не было — вместо этого из темной глубины каземата выступила вперед другая фигура. Когда факелы озарили ее своим светом, Цы увидел худого человека болезненного вида, с беспокойным взглядом. Прямо перед его глазами оказались черные туфли, украшенные золотом и драгоценными каменьями. Взгляд юноши медленно и робко поднимался к подолу красного халата, затканного золотом, потом к перламутровому поясу, и вот, вопреки всему мыслимому и немыслимому, он остановился на золотом ожерелье, свисавшем с груди этого человека. Печатка, сверкавшая ярче любого золота, бесспорно, была императорской печатью.

Цы зажмурил глаза и помотал головой. Созерцание Сына Неба без прямого на то дозволения означало смерть. Цы решил, что император желает лично наблюдать за его казнью. Он стиснул зубы и опустил голову.

— Так это тебя называют Толкователем трупов? — Голос прозвучал неуверенно.

От этого вопроса Цы онемел. Он попробовал сглотнуть, но горло его было сухим, будто он проглотил пригоршню песка.

— Так меня называют, высокочтимейший император.

— Вставай и иди за нами.

Руки стражников подняли Цы из лужи — он все еще не мог поверить в происходящее. Императора Нин-цзуна тут же обступили вооруженные телохранители и слуги, и он, сопровождаемый министром наказаний, отправился в путь по темному коридору. Цы следовал сзади под конвоем двух стражников.

Миновав узкий подъем, процессия оказалась в сводчатом помещении, посреди которого стояли два сосновых гроба. Телохранители разошлись в стороны, возле гробов остались только министр и император. По знаку Кана стражники подвели к ним и юношу.

— Его императорское величество интересуется вашим мнением. — В голосе Кана сквозила ревность.

Цы взглядом испросил дозволения у императора. Юноше показалось, что его изможденное лицо — это восковая маска, облепившая череп. Император кивнул.