Кончалась еще одна военная зима. Не последняя ли? Позади Днепр, сотни городов и тысячи сел Украины. Насколько еще хватит фашистского сопротивления после разгромов под Киевом, Житомиром, Корсунь-Шевченковским, Ровно, Кривым Рогом?

Сейчас бы передохнуть, отоспаться, получить пополнение, а потом снова нажать, чтобы затрещал, расползся по швам вражеский фронт… Так примерно рассуждали все мы, и солдаты и командиры, в начале марта сорок четвертого года. В этих рассуждениях сказалась наша усталость от боев, рейдов, от каждодневной близости к смерти.

И нам, особенно в первый момент, показалось странным, что может быть совсем иной ход мыслей.

Верно, наши войска устали, но ведь не меньше устал и противник, который откатывался от самого Днепра, терял живую силу и технику на бесчисленных дорогах, безымянных высотах, ничем не отмеченных рубежах, в больших и малых «котлах». Если наши войска мечтают об отдыхе, то противник мечтает о нем во сто крат сильнее!

Верно, оперативная пауза помогла бы нам пополнить измотанные полки и дивизии. Но и гитлеровцы не будут сидеть сложа руки. Они не только приведут в порядок свои части, но и создадут прочную оборону. Не окажется ли тогда наше свежее пополнение ценой, какую придется заплатить за прорыв глубоко эшелонированной вражеской обороны?

Верно, войска наши сейчас физически и материально не готовы к новому рывку. Об этом знает и противник. А раз он знает, то не рассчитывает на советское наступление. Не рассчитывает еще и потому, что вот-вот начнется распутица, и вязкая грязь засосет боевую технику.

Все это верно. Но что может быть эффективнее удара, нанесенного в минуту, когда, казалось бы, он немыслим, когда враг менее всего ждет его! Ради перспектив, которые открывает такой удар, можно пренебречь некоторыми вроде бы очевидными истинами военного искусства.

Ставка решила: не давая ни противнику, ни своим войскам передышки, начать новое наступление.

Части будут пополняться в ходе его. Горючее, снаряды, мины будут подбрасываться во время боев.

Инициатива в наших руках. Мы можем производить перегруппировку. Чтобы противник не догадался об истинном ее характере и не определил направление главного удара, на левом крыле 1-го Украинского фронта имитировалась концентрация крупных сил пехоты и танков, среди местных жителей распространялись слухи о готовящемся наступлении.

А в туманные дни и по ночам соединения перебрасывались на правый фланг фронта. В небе стрекотали У-2. Они следили, не просматриваются ли колонны с воздуха.

За несколько дней до нового наступления, 29 февраля, командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Ватутин был смертельно ранен бандеровской пулей. Командование принял маршал Жуков.

Утром 4 марта 1944 года 1-й Украинский фронт перешел в наступление, 5 марта поднялись в атаку войска 2-го, а 6 марта — 3-го Украинских фронтов.

Первые же дни подтвердили правильность замысла Ставки. Неожиданность и мощь удара сотрясли немецкую оборону, нарушили ее цельность, раздробили ее на отдельные узлы и очаги сопротивления. Сопротивление это было порой отчаянно яростным. Гитлеровское командование отдавало себе отчет в политических и военных последствиях потери Правобережной Украины, выхода наших войск в Карпаты, к государственной границе с Румынией, Венгрией, Польшей. Оно предпринимало бешеные усилия для того, чтобы сорвать или хотя бы приостановить советский натиск. Особенно упорно дрались подтянутые в район Тернополя-Проскурова шестнадцать танковых и пехотных немецких дивизий.

Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн в своей книге «Утерянные победы» пишет:

«Распутица началась в начале марта, хотя она и преывалась иногда наступлением морозов. Однако она была для нас вначале гораздо более неблагоприятной, чем для русских. Я уже упоминал, что русские танки благодаря своим широким гусеницам превосходили наши танки в маневренности при движении по снегу и во время распутицы. В то же время на стороне противника появилось большое количество американских грузовиков. Они могли ездить по пересеченной местности, без дорог, в то время как наши машины в этот период были привязаны к дорогам с твердым покрытием. Ввиду этого противнику удавалось быстро перебрасывать и пехоту из его танковых и механизированных корпусов. К тому же на нашей стороне с усилением распутицы выходило из строя все больше тягачей. В результате этого наши подвижные соединения могли передвигаться на большие расстояния лишь с большой потерей во времени, а при столкновении их с противником последний имел большие преимущества».

Если бы Манштейну не сопутствовала характеристика, данная ему Лиддел Гартом (Манштейн, по авторитетному; мнению Лиддел Гарта, человек, сочетавший «современные взгляды на маневренный характер боевых действий с класическими представлениями об искусстве маневрирования, детальное знание военной техники с большим искусством полководца»), то, может быть, не следовало бы говорить о преднамеренной лжи. Но Манштейн — действительно знающий и опытный военачальник. Он отлично понимал: распутица особенно трудна для наступающего, коммуникации которого все более растягиваются по мере продвижения.

Слов нет, наши танки обладали лучшей проходимостью, чем германские. И грех жаловаться на «студебеккеры» и «доджи», присланные нам из США. Но немецкая разведка не была настолько беспомощна, чтобы не знать, что даже советские танки и американские грузовики далеко не всегда в состоянии преодолеть разливанные моря весенней грязи, что и у нас вышли из строя почти все тягачи, безнадежно застряли сотни «зисов» и «полуторок».

Правда, которой так боится кичащийся своей солдатско-прусской прямотой Манштейн, состоит в том, что обстановка была крайне трудна для обеих сторон. Но в этой неблагоприятной обстановке советские войска решали более сложные оперативные и тактические задачи, нежели противник, и проявляли более высокие боевые качества. Несмотря на распутицу, на отставание тылов, на нехватку горючего и боеприпасов, несмотря на неистовое противодействие гитлеровцев, наступление трех Украинских фронтов продолжалось.

Тем временем наша танковая армия завершала перегруппировку. Заляпанные грязью до самых башен танки выходили в район сосредоточения. На прицепленных к ним самодельных волокушах громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, свернутые госпитальные палатки. А рядом, на лошадях, тряслась наша мотопехота. Южнее Казатина танкисты отбили у немцев около трех тысяч лошадей. Они-то и стали главным транспортным средством танковой армии, которой по штатам «не положено» ни одной лошади и, конечно же, ни одного седла. Что и говорить, вид у «мотокавалерии» был не бравый. Подушки, сложенные половики, а то и немецкие шинели заменяли седла. С помощью прутьев и крепких слов люди заставляли своих одров вытаскивать из грязи ноги.

Уже на марше мы получили небольшое пополнение. На недолгих привалах проходили партийные и комсомольские собрания. Почти все коммунисты из тыловых подразделений были переведены в роты и батальоны. Каждый понимал, какого нечеловеческого напряжения потребует новое наступление, и внутренне готовил себя к нему.