– Вы об этом ничего не сказали.

– С какой стати? Свяжись вы с коллегами в Европе, вместо того чтобы вариться в собственном соку на своем крошечном островке, – узнали бы, как пресса мусолила эту историю.

– Вы вроде бы сказали, что подали на них в суд.

– На тех, о ком узнал, но были ведь и другие. «Проклятое семейство», «Ребенку покровительствуют древние боги». Журналисты взбирались на стены дома, чтобы сфотографировать меня, пытались спровоцировать и до такой степени мне надоели, что я переехал сюда, где, как мне казалось, все будет иначе. Англичане такие индивидуалисты, так держат дистанцию, так погружены в самих себя. Уж они-то оставят в покое память о моей семье. Но не тут-то было – появляетесь вы, два мюзик-холльных комедианта! Да, я уверен, что Минос убил мою жену, но меня отнюдь не радует, что он задохнулся в вонючих водах дренажной канавы. Мы с ним одной крови, и я не позволю, чтобы его память оскверняли юнцы, зацикленные на ложных выводах.

– Я не имел в виду…

– Я прекрасно понимаю, что вы имели в виду. Со свойственной вам бестактностью вы полагаете, будто мы – невежественные язычники, и ничто другое. Наши личные верования перемалывают в вашей «Ньюс оф уорлд». Итак, вы считаете, я стал бы зверски убивать своих исполнителей и срывать собственную постановку, вы, самоуверенный юнец? – На его висках запульсировали вены, он сорвался на крик. – Вы, истовые английские христиане, всегда и во всем правы, а что вы знаете о том мире, о котором не пишут в ваших драгоценных книжках? Знаете ли вы, сколько раз я слышал эти бредни с тех пор, как умерла моя жена? Ее смерть стала находкой для ваших журналистов, как же: очередная трагедия в семье богачей! И вы уверовали в это просто потому, что читаете колонку новостей? Убирайтесь из моего дома, не то я вас вышвырну! Убирайтесь!

– Что ж, могло быть хуже, – произнес Мэй, выйдя под проливной дождь.

– Мне казалось, я наткнулся на что-то новое. Я был уверен, что Ренальда решил разделаться со своим прошлым.

– Нет, Артур, ты поверил в то, во что тебе хотелось верить, а насколько эта идея абсурдна, не имело значения. Ты подогнал факты под свою теорию.

– Это не так! – возмутился Брайант.

– Именно так. Скажем, по поводу высокой ноты, предупредившей мать Майлза Стоуна. В тот день флейтист опоздал, помнишь? Никакой высокой ноты, взятой флейтой, не было, просто кто-то из оркестра настраивал скрипку. И еще одно обстоятельство. Эта чертова Эдна Уэгстафф и ее болтливый кот. Не могла она слышать голос Дэна Лено в «Паласе», поскольку он там никогда не бывал. Он умер в тысяча девятьсот четвертом году, так ни разу и не выступив на его сцене. Она просто безумная, одинокая старуха. История Андреаса Ренальды за уши притянута к твоим романтическим представлениям о классической литературе и мифах, и все тут. Возможно, Бидл был прав, когда попросил о переводе. Ты не делишься информацией и не прислушиваешься к здравому смыслу. Не уверен я, что подхожу для работы в отделе больше, чем он.

– Ты о чем?

– О тебе, Артур. Я никогда не привыкну к подобным методам. Довольно с меня этих бдений в твоем кабинете, всех этих толстенных книжек о ясновидящих, астрологах, белых магах, спиритизме и шабашах ведьм. В то время как другие читают «Дейли мейл», ты штудируешь «Апокрифические книги мертвых». На Боу-стрит все смеются, пока ты гоняешься за вампиром, якобы нападавшим на иностранцев на Лестер-Сквер. Носишься по переулкам глубокой ночью, пытаясь схватить оборотня, сосущего кровь из норвежцев. И как только ты ухитряешься убедить людей верить в подобную чушь? Почему сержант Фортрайт в канун Нового года торчала на складе Кингз-роуд, ожидая священника, который будто бы мог разглядеть в святой воде отражение распятия? Что, удалось тебе поймать твоего вампира? По ее словам, ты единственный, кто видел, как он скрылся в тупике. Ты сказал ей, что он должен был подняться по стене, что они и не на такое способны в состоянии стресса. Ты нас всех загипнотизировал своими безумными идеями… Ну, довольно. Все дело в том, какое влияние ты оказываешь на людей. У тебя благие намерения, но ты всех опутываешь своими нелепыми фантазиями. Почему ты не можешь просто посмотреть правде в глаза и признаться, что тебе не хватает опыта? Тебе по плечу вкалывать в музее или где-то еще, читать лекции о призраках и гоблинах, раскапывать египетские гробницы. Возьми хоть Говарда Картера: он ведь не брал себе в голову стать полицейским, не так ли?

– Могу ли я тебе напомнить, – возразил Брайант, пытаясь сохранить достоинство, – что отдел называется отделом аномальных преступлений?

– В день нашего знакомства ты мне сказал, что у тебя и твоих коллег разные понятия об аномальности. Но ты даже не удосужился предупредить, до какой степени они разнятся. Знаю, ты немного старше меня, но я бы хотел воспользоваться случаем и придать делу другой оборот, прежде чем Давенпорт прознает, что ты натворил, и забьет гвоздями дверь в отдел. Мне следовало воспротивиться, когда ты притащил ясновидицу, может быть, тогда ничего такого не случилось бы. Отчего бы тебе не сделать перерыв и не присоединиться к ребятам из противовоздушной обороны, найти себе применение и постараться не ломать так голову?

– Готов признать, что как подразделение мы столкнулись с некоторыми досадными трудностями.

– Досадными трудностями?! Да ты только что обвинил в занятиях черной магией человека, пользующегося благосклонностью министерства внутренних дел! Черт-те что!

– Джон, по крайней мере, давай оставим это до утра, – взмолился Брайант. – Возможно, тогда ты будешь думать иначе.

Мэй агрессивно вскинул руки:

– Нет, потому что утром ты постараешься меня убедить, что Ренальда – член секты сатанистов или что театр построен на древнем саксонском кладбище. Кроме того, от меня ничего не зависит. Ренальда – и Бидл, подумай об этом – уже сейчас звонят Давенпорту, и еще до рассвета он отстранит тебя от дела. Я готов пройти с тобой долгий путь, Артур. Даже признаю, что в твоих построениях есть нечто здравое. Убийца – психопат, охваченный отчаянием, да, хорошо, с этим я согласен. Но музы, проклятия, магические чары? Здесь нам не по пути.

Он остановился, внезапно осознав, что напарника уже нет с ним рядом. Оглянувшись, он увидел, что Брайант стоит под дождем с опущенной головой. Казалось, тот вот-вот расплачется, но Мэй знал: этого не случится, ведь раньше ничто не могло его пронять.

– Куда ты сейчас? – спросил он.

– Я обещал матери проведать ее, – печально ответил Брайант.

– Я тебя подвезу. В это время автобусы не ходят. Затем тебе надо постараться поспать. По крайней мере, спокойно проведешь ночь. А я вернусь в театр удостовериться, что у Фортрайт есть все необходимое.

– Ты прав, – мягко произнес Брайант. – Я думал… не знаю, что я думал. Мне так жаль.

– Брось, просто передохни. Предоставь это мне. Тебе не надо ничего делать. С Давенпортом я все улажу. Просто смирись с тем, что мы не справились, вот и все.

Брайант вдруг показался таким побледневшим и жалким, что Мэй испытал к нему прилив сочувствия.