– Про себя?

– Кем ты собираешься стать? Она задумалась.

– А я должна кем-то стать? Рауль передал ей остаток сигареты.

– Все чем-нибудь становится. Сидя здесь, мы становимся…

– Чем?

– Становимся старше. Ближе к смерти.

– Черт! Ближе к смерти я не хочу.

– Выбора нет, – просто ответил он.

Тесла покачала головой. И по инерции качала еще долго.

– Хочу понять, – сказала она наконец.

– Что-нибудь конкретное?

Она снова задумалась, перебирая возможные определения, и остановилась на одном.

– Все.

Он засмеялся. Его смех звучал как колокольчик. Она намеревалась ему сказать, как здорово у него это получается, и тут поняла, что Рауль поднялся и стоит у двери.

– В миссии кто-то есть, – услышала она его голос.

– Пришли зажечь свечи, – предположила Тесла. Ее тело раскачивалось вслед за головой.

– Нет, – сказал он, выходя в темноту. – Они не ходят там, где колокольчики.

Обдумывая сбивший ее с толку вопрос Рауля, она смотрела на пламя свечи. Огонь отпечатался на ее сетчатке, и, спотыкаясь, Тесла двинулась вслед за этим огоньком сквозь темноту. Если бы Рауль вовремя ее не окликнул, воля травы довела бы ее до обрыва. Возле миссии он шепотом велел ей оставаться на месте, но она не послушалась и побрела за ним Люди, зажигавшие свечи, уже побывали здесь. В комнате с портретами мерцал тусклый свет. Хотя сигарета Рауля порядком затуманила рассудок, Тесла испугалась за вещество – она оставила его без присмотра, подставила под удар цель своего путешествия. Почему она сразу не нашла нунций и не швырнула его в океан, как велел Флетчер? Досада придавшие ей сил. Она нагнала Рауля в темноте разрисованной комнаты и первая шагнула в освещенную свечами лабораторию.

Это были не свечи. Тот, кто пришел сюда, не принес даров.

В центре комнаты горел небольшой костер, и какой-то человек – она видела лишь его согнутую спину – голыми руками рылся в куче сваленного оборудования. Когда человек поднял голову, Тесла не ожидала, что узнает его. Если подумать, с ее стороны это было глупо. За последние несколько дней она успела выучить всех героев пьесы в лицо или по имени. Этого она знала и в лицо, и по имени. Томми-Рэй Макгуайр. На его совершенном лице проглядывало безумие – наследство Яффа.

– Привет, – вежливо сказал он. – А я думал, куда ты пропала? Яфф сказал, что ты будешь здесь.

– Не трогай нунций, – проговорила она – Это опасно.

– Люблю опасность, – ухмыльнулся он.

Она увидела что-то у него в руке. Он заметил ее взгляд, поднял руку и показал свою добычу.

– Ага, я его нашел, – заявил он.

Сосуд был точно таким, как описал Флетчер.

– Выброси его, – сказала она, пытаясь оставаться спокойной.

– Конечно, именно это ты и собиралась сделать, да? – спросил Томми-Рэй.

– Да, клянусь тебе. Он смертельно опасен.

Она увидела, как юноша перевел взгляд на Рауля, чье дыхание она почувствовала за спиной. Томми-Рэя вовсе не заботило, что он оказывался в меньшинстве. Что, думала она, способно стереть с его лица эту самодовольство ухмылку? Может, нунций? Господи, что же можно найти, развить и усилить в сердце этого варвара?

Она снова сказала:

– Уничтожь его, Томми-Рэй, пока он не уничтожил тебя.

– Нет уж. У Яффа на него свои виды.

– А что будет с тобой, когда ты выполнишь его задания и станешь ему не нужен?

– Он мой отец, и он меня любит, – ответил Томми-Рэй с убежденностью, которая могла бы показаться трогательной, будь он нормальным человеком.

Она стала приближаться к юноше, продолжая говорить:

– Только послушай меня, ладно?

Он сунул нунций в один карман, а из другого достал револьвер.

– Что ты там сказала про эту штуку? – спросил он, целясь в нее.

– Я сказала, что это нунций, – она замедлила шаг, но не остановилась.

– Нет. Еще. Ты сказала что-то еще.

– Что он смертельно опасен. Он усмехнулся.

– Вот. Смертельно. Это значит, он может убить тебя, так?

– Так.

– Мне это нравится.

– Нет, Томми…

– Не указывай, что мне нравится, а что нет. Я сказал, что мне нравится смертельная опасность, и я знаю, о чем говорю.

Она вдруг поняла, что абсолютно неправильно оценила обстановку. Если бы она писала эту сцену, то он держал бы ее на мушке, пока не ушел. Но у него был свой сценарий.

– Я Человек-Смерть, – сказал он и нажал на курок.

Выбитый из колеи эпизодом в доме Эллен, Грилло сел писать, чтобы отвлечься. Сначала было легко. Он ступил на твердую почву и изложил факты так, что сам Свифт мог бы гордиться. Потом он выберет, что можно отдать Абернети, а пока он должен записать все, что помнит.

В самый разгар работы позвонил Хочкис, предложил посидеть где-нибудь часок, выпить и поговорить. Он сказал, что в Гроуве есть два бара Бар Старки в Дирделле не такой скучный, поэтому лучше отправиться туда. Через час, запечатлев на бумаге события прошлой ночи, Грилло вышел из отеля и встретился с Хочкисом.

У Старки почти никого не было. В одном углу сидел старик, напевавший себе что-то под нос, да у барной стойки торчали двое парней, слишком молодых для выпивки. Несмотря на это, Хочкис все время говорил шепотом.

– Вы ничего обо мне не знаете, – начал он. – Я это понял прошлой ночью. Пора вам объяснить.

Дальше он уже не умолкал. Он говорил без эмоций, словно груз пережитого давно выжал из него все слезы, чему Грилло был рад. Если рассказчик остается бесстрастным, это освобождает от необходимости сопереживать. Как и следовало ожидать, Хочкис начал с рассказа о дочери. Не превознося и не осуждая, он просто описал ее и то, что с ней произошло. Потом он раскинул сеть рассказа шире и коротко обрисовал судьбы Труди Катц, Джойс Макгуайр и Арлин Фаррел. Грилло отмечал подробности истории и пытался составить генеалогическое дерево, корнями уходящее туда, куда Хочкис так часто возвращался в своем повествовании, – под землю.

– Ответ здесь, – не раз повторял Хочкис – Я уверен, что именно Флетчер и Яфф, кем или чем бы они ни были, виноваты в том, что случилось с моей Кэролин и другими девочками.

– Все прошедшее время они провели в пещерах?

– Мы же видели, как они оттуда вышли, – ответил Хочкис. – Да, я думаю, они ждали там.

Он сделал большой глоток виски.