Я находился в зале с хорошо начищенным паркетом. Полная луна образовала на нем некую лунную дорожку, жалкое подражание лунному столбу в море. Я смотрел на эту дорожку и думал: «Вот если бы в ней появилось видение», которого я ждал и желал. Мое сидение и всматривание в эту дорожку продолжалось долго и напряженно. Но видение не появилось, а от сильного утомления глаз мне очень захотелось спать. И я лег на оттоманку.

* * *

Тогда случилось то, чего я захотел. Я заснул, заснул крепко. Мне казалось, что я сплю в какой-то комнате, мне незнакомой, где паркет, если он и был, покрыт темным ковром. И вот на этом узорчатом, но темноватом фоне появилось пятнышко, напоминавшее сначала клочок белой ваты. Но «вата» зашевелилась, затрепетала, стала похожа на клубочек пара, и этот пар быстро рос, вибрировал и клубился очень сильно. И наконец образовалась человеческая фигура, женщина в белом одеянии. Но нет, это было не одеяние. Или оно исчезло. Она была совершенно голая.

И я ее узнал. Это была Дарья Васильевна. Да, она была нагая, но вместе с тем она была как святая. Ведь как святая она умерла. И я упал на колени и тихонько спросил:

— Тебя можно трогать?

— Конечно, можно.

И я обнял ее колени. Она была теплая и вещественная и положила руку мне на голову.

* * *

И вдруг выскользнула. Я увидел ее уже одетую в шелковое светлое платье с цветочками. Она стояла на кровати. Затем стала подниматься вверх, пока не поднялась до потолка, прижавшись к нему головой так, что даже волосы примялись. Видимо, она хотела пройти через потолок. Но ей было больно, потому что она не была духом, а была материальна. Но вещество это было все же не такое, как у живого человека. Лицо ее исказилось от боли, но все же она прошла через потолок и исчезла.

* * *

Через несколько мгновений на стене, где висел ковер, появилось окно. В стекло начался сильный стук. Я подбежал к окну. Это была она. Перестав стучать, она трепетала рукой в знак прощания. И опять исчезла. Но я открыл окно и вскочил в какое-то огромное помещение. Это была зала, очень большая зала, как церковь, собор, со сводами, в которых было темно. А внизу было довольно светло, и я увидел много людей, тысячи. Они ходили там, толпились. Некоторые двигались нормально, другие как-то странно. И между последними я увидел Дарью Васильевну. Она двигалась как-то совсем непонятно. Так, как двигаются не умеющие кататься на коньках — то вправо, то влево беспомощными зигзагами.

* * *

И я понял. В ней было слишком мало веса, и поэтому не было достаточно трения. Как на коньках. Конек дает достаточное трение, когда он поворачивается боком.

Не оборачиваясь, она уходила. Уходила от меня, как будто что-то искала. Она искала выхода из этой большой залы. Здесь, видимо, ей не надо было быть. И она нашла коридор, в который и скрылась в полутьме.

Тогда я проснулся.

* * *

Этот сон произвел на меня сильнейшее впечатление. Я понял, что это был не обыкновенный сон. Это было ясновидение во сне. Я увидел то, что с ней происходит в каком-то ином мире. Без слов она мне объяснила, что может при известных условиях воплощаться в какую-то плоть, более тонкую, чем обыкновенная, но все же плоть. И что даже такая плоть все же ей не позволительна. Ей нужна плоть тоньше, по каким-то неведомым законам.

Потом, позже, я понял, что ей надо стать духом и что дух не может и не должен безнаказанно воплощаться.

* * *

В следующую ночь я увидел ее распятую на кресте, как будто бы в наказание за то, что она, желая во что бы то ни стало явиться ко мне, нарушила суровые законы бытия.

С тех пор она являлась ко мне только в совершенно исключительных случаях. А Анжелина Сакко сказала мне про нее:

— Она ушла очень далеко. Она дух.

Это она сказала, противопоставляя ее, Дарью Васильевну, двум Мариям. Одна из них была живая, Мария Дмитриевна. Анжелина Васильевна говорила о ней:

— Она стоит у вас за плечами вплотную к вам. А сейчас же за нею стоит другая Мария, которая, хотя, по-вашему, умерла, но не может уйти далеко от земли, потому что она не может стать духом, земля ее притягивает.

* * *

Тут надо еще прибавить следующее. Через несколько лет я прочел книгу французского ученого, солидный том, посвященный всяким мистическим, то есть малопонятным явлениям. Как приложение к этой книге были рисунки и фотографии. Я обратил особенное внимание на последние. На этих снимках было схвачено появление материализованных существ не во сне, а на сеансах, которые называют спиритическими. Постепенная материализация при помощи медиума, появление какой-то женщины до поразительности напомнило мне то, что я видел на Молдаванке во сне.

* * *

Во всяком случае, сон или видение, явившееся мне на Молдаванке, говоря простыми словами, бесконечно меня утешило. Пусть эта уверенность субъективна, но все же это уверенность, уверенность в том, что загробная жизнь существует, а это обозначает, что пасхальная песнь утверждает правильно:

Религия говорит спокойно: «Церковь есть единение живых и мертвых, не только дозволенное, но и благословляемое Богом».

И еще. Напрасно осуждают спиритизм и спиритов. Конечно, спириты должны быть осторожны. Нельзя думать, что всякий умерший — святой. Души ушедших в иной мир чрезвычайно разнообразны. Одни — святые, а другие — преступники, которые и в загробном мире совершают черные деяния. И есть между ними и просто мелкие, вздорные душонки. Они очень часто являются на спиритический сеанс. Это надо помнить. И не всякого появившегося духа облекать религиозным почтением.

* * *

После Молдаванки я сделался более жизненным, более способным к жизни, зная, что она, жизнь, есть только временное существование, за которым последуют другие периоды бытия.

Вот почему я и способен рассказывать о том, что происходит в земной жизни, спокойно, не принижая ее до ничтожества, но и не считая это земное существование единственным. Это только одна ступень, за которою будут следующие. Важно только, чтобы эти ступени вели вверх, а не вниз.

* * *

Случайный человек в Одессе, Гришин-Алмазов все ж таки сделал все, что ему было суждено. А суждено было убедиться, что на одесской почве в рамках французской интервенции ему нечего было делать. Естественно, что он думал приложить свои способности в «деникинском» государстве, столицей которого был Ростов-на-Дону. И это тем более, что у Деникина было мало людей на замещение ответственных должностей. Врангель командовал так называемой Кавказской армией, то есть казаками, и работал на Царицынском направлении. Корнилов и Марков были убиты, Алексеев и Дроздовский умерли, Драгомиров и Лукомский были заняты работой в центре. Оставался еще генерал Покровский, который мог только скомпрометировать Белую армию. После того, как я поговорил с ним, я завел отдел «Азбуки» под названием «Изнанка». Под этим названием я старался осведомлять Драгомирова о всех недопустимых явлениях в армии.