Егоров поспешил вмешаться:

— Вам бы, Виктор Иванович, следовало от своих оценок воздержаться. Вы все-таки на заседании бюро райкома, а не у себя дома.

Никитин еще немного постоял и опустился на стул — на свое место за шкафом. И тут вдруг все неожиданно услышали, что у тщедушного директора бирючинскои школы бас еще более густой, чем у того же Фролова. Услышав этот бас, все поняли, что недаром директор школы Пашков носит свой учительский пиджак так, как если бы он все еще продолжал носить офицерский китель:

— А вы на меня, товарищ председатель райисполкома не кричите, вы только и знаете на учителей кричать. У вас директор школы может целый день в приемной прождать, и потом вы забудете ему стул предложить.

Услышав командирский бас директора школы, Федоров как-то сник и смог только буркнуть:

— Это к данному делу не относится…

Но командирский бас, казалось, и сдерживался в тщедушной груди у директора школы все эти годы для того, чтобы, загремев, показать всю свою силу:

— От вашего крика у всех в районе уже в ушах звенит. Вам бы, товарищ Федоров, пора уже от этих своих замашек отказаться. К вам уже люди перестали ходить.

Багровый Федоров в непритворном изумлении повернулся Егорову:

— Алексей Владимирович, мы кого здесь сегодня обсуждаем — Никитина или председателя райисполкома?

Егоров успокоил его жестом:

— Не стоит, Виктор Иванович, горячиться. И вас, товарищ Пашков, я попрошу не так громко.

— Виноват, Алексей Владимирович, накопилось. — И все опять услышали, что у директора школы совсем не бас, а, пожалуй, даже тонкий, тихий голос. Но на скулах у него, на чисто выбритых щеках еще долго пылал брызжуще-яркий румянец. — Но если товарищ Федоров хочет услышать здесь от меня, что Ирина Алексеевна плохой педагог, он все равно этого не услышит. Она педагог хорош; Виктор Иванович, хо-ро-ший, — раздельного слогам повторил он, как если бы диктовал это слово ученикам на уроке. — У нее лучший класс.

В углу, где сидел Никитин, простонал стул.

— Это еще не все, — не сдаваясь, глухо проворчал Федоров. — Надо же до такого дойти, чтобы в том самом доме, где ее приласкали, так воду замутить. С такими людьми, товарищ Пашков, ваша школа далеко не уйдет.

Но тут за директора бирючинскои школы решительно заступилась Короткова. Взмахом руки она отбросила со лба литые пряди:

— А как же, по-вашему, Виктор Иванович, он должен был с нею поступить? Так недолго и до полного ханжества дойти.

— Если тебя, Антонина Ивановна, послушать, то и Никитин герой, — вкрадчиво улыбаясь, вставил Неверов.

Короткова повела подбородком в его сторону:

— Никитина я не оправдываю, но и судить его не берусь. Пусть сам себя судит. А за Каширину нам беспокоиться нечего. Одного человека такое убивает, а другого… — у Антонины Ивановны Коротковой всего лишь на секунду неуловимо изменился голос, — может и возвысить. Простить только себе не могу, что не довела я тогда ее дело до конца. В обком и писала и ездила сама, добивалась пересмотра, а когда отказали, не довела до ЦК, бросила. Видно, побоялась. Да что там теперь говорить…

И с этими словами Антонина Ивановна Короткова села на свое место, больше уже до самого конца бюро не проронив ни слова. Лишь по ее уже немолодому, но и теперь еще красивому, властному лицу иногда как будто пробегали тени каких-то воспоминаний. Она хмурила большие брови и, мотнув головой, отбрасывала падавшие ей на лоб пряди. При этом лицо ее приобретало суровое, почти грозное выражение.

* * *

— На этом, пожалуй, можно и кончать, — по привычке положил смуглую руку на стекло стола, сказал Егоров.

— А как же решение? — с удивлением спросил Нефедов.

— Какое решение? Я с Антониной Ивановной согласен. За Никитина никто не может решить. А каждый из нас, по-моему, тоже для себя должен сделать вывод, что одиноких людей у нас не должно быть. И к неверовщине возврата больше нет.

— При чем здесь я, — возмущенно бросил с дивана Неверов, — если такая была обстановка?!

— Это я, Павел Иванович, не персонально, а фигурально. Вы не согласны?

Под взглядом Егорова тот задвигался, заскрипел пружинами, дивана.

— Нет, почему же. Если так же думают и все другие члены бюро, то и я не против.

Егоров обвел всех взглядом:

— Может быть, все-таки кто-нибудь против? — Ответа не последовало. — Заседание бюро считаю закрытым.

— Все-таки как-то странно, — вставая со своего места, заметил Нефедов.

* * *

Поздний осенний вечер успел уже перейти за это время в ночь и на слиянии Дона с Северским Донцом засветилась далекая золотистая точка.