Но все это были не те мысли. Я взглянул на часы и вздрогнул. Прошло уже двадцать минут! Время словно пустилось в галоп. Через каких-то сорок минут бандиты убьют моего друга Сэйго, а через сто очередь дойдет до меня…

— Андрей, — вдруг позвала Таня. — Что ты говорил о притворстве?

— Ну, я полагаю, что притворство — это одна из характерных черт японской нации. А что? О чем ты?

— Нет, я подумала, что ты говоришь о притворстве вещей.

— Погоди, я не понял.

— Когда видишь одну сторону, а на самом деле это — другая. Помнишь, ты мне объяснял, что такое левый и правый борт у теплохода?

— Ну, и?

— Когда он идет ночью тебе навстречу, справа горит красный огонь, а слева зеленый. Так?

— Верно. Я тебе сказал, что легко запомнить по ключевой букве в слове: кр-р-расный — спр-рава, зел-леный — сл-лева…

— А теперь послушай. Запомнить-то я запомнила, а вот как удивилась, когда мы с тобой плыли по Иртышу, помнишь? Я еще к тебе подошла и спросила: не перепутал ли капитан чего: почему это на левом борту красный светильник вывешен?

— Все правильно. На самом-то деле красный фонарь находится на левом борту теплохода, а зеленый — на правом…

— Вот о чем я подумала, когда ты сказал о притворстве. Вещи, явления — они ведь тоже могут притворяться. Может быть, и остров тоже? Ведь левое у него и левое у меня — это разные вещи, верно? Смотря с какой стороны посмотреть…

Я буквально взвился в воздух.

— Что? Повтори, что ты сказала?!

— Что вот эта моя левая… — Таня коснулась своей груди, и тут по тому, как изменилось ее лицо, я увидел, что эта светлая мысль, вокруг и около которой она ходила, наконец дошла и до нее самой. — Совсем не то, что левый холм на карте и на острове!.. Этому Мотояме, — закричала она, едва не задыхаясь, — надо было вести линию от правого холма! От правого! От правого! Иди, растолкуй этому тупому ублюдку, в чем его ошибка!!

Шум двигателей вертолета донесся с юга. Несколько секунд — и винтокрылая машина неизвестной мне модели появилась над океаном. Еще минута — и она зависла над островом, над самой плоской его частью, в трехстах метрах от ложбинки, где находился замаскированный лагерь. Под брюхом вертолета на тросе висел какой-то агрегат на двух колесах. Еще полминуты — и вертолет завис, поставив агрегат на землю. Трос дал слабину.

— Ну, чего встали? — обратился к нам с Сэйго Мотояма. — Давайте отцеплять.

Вертолет доставил компрессор с приводом от бензинового двигателя, довольно компактный, но, естественно, тяжеленный. Мы отшвартовали агрегат, вертолет отлетел в сторону, а затем, совершив посадку, стал замедлять вращение винтов. У отсека, расположенного за кабиной, открылась сдвижная дверь.

Последние полчаса с того момента, как Татьяна сделала свое великое открытие, на острове Уэнимиру царила настоящая эйфория. Все теперь смотрели на Таню влюбленными глазами, но можно было не обманываться: бандитам, неважно какой национальности, чувство благодарности несвойственно Однако, еще неизвестно, окажется ли клад на месте, и что последует за тем, когда его выкопают. Мотояма по-прежнему не обещал ничего конкретного.

В процессе мозгового штурма, предпринятого обитателями острова под угрозой смерти, кто-то из бандитов выдвинул гипотезу, согласно которой Танаэмон делал татуировку на коже Тодзимэ, когда дочь была еще ребенком, поэтому масштаб изначально был взят нами неправильно. Правда, это предположение вызвало большие сомнения у Мотоямы, но если гипотеза Татьяны вдруг окажется неверной, то, сказал он, придется рассмотреть и это допущение.

Из вертолета были выгружены пластиковая фляга с водой и десяток канистр с бензином. Появились и две бухты шланга высокого давления и два отбойных молотка.

— Не кирками же ковырять, — сказал Мотояма.

Вертолет ушел. Мы вчетвером (я, Сэйго и два младших бандита) впряглись в компрессор и покатили его к обозначенному вешками кругу, внутри которого где-то под землей должны были находиться сокровища на сумму двадцать с лишним миллионов долларов…

Когда все было доставлено на место, Мотояма распорядился возвращаться в лагерь. Все правильно: война войной, а обед — по распорядку…

Хоть одно было утешение — на обед подали чертовски вкусную штуку из, в общем-то, традиционных, рыбы и риса, такая, что даже Танька похваливала, а она у меня отнюдь не любительница подобной пищи.

Иногда я ловил себя на мысли, что более странные отношения в подобной компании невозможно представить. Восемь человек сидели возле палаток, уплетали рыбу и перешучивались на двух языках, при этом, казалось, все друг друга понимали. Ни дать ни взять — интернациональная группа «дикарей»-туристов… И все же смех казался натянутым, некоторые шутки словно повисали в воздухе — словом, нельзя было забыть, что трапезничают люди, отнюдь не связанные одной целью.

После обеда Мотояма расписал план действий. Повару, как всегда, было велено ловить рыбу и заниматься своими прямыми обязанностями. Мне, Сэйго и двум бандитам — выдвигаться на раскопки, причем с нами собрался идти и сам Акира. Татьяна оставалась в лагере под присмотром ближайшего помощника Мотоямы.

Что ж, это было разумно. Даже не будь Мотояма гангстером, а управляй он группой обычных работников, этот человек умел руководить, при этом быстро и пока что правильно (смотря с какой колокольни смотреть, конечно) принимая решения. Впрочем, интересно, а как бы поступили наши рядовые бандюги, прикажи им авторитет придумать выход из создавшегося положения на таких же условиях, какие поставил своим помощникам японец?

Двигатель компрессора был заправлен и запущен. Отбойные молотки с дробным треском начали вгрызаться в каменистый грунт, еще относительно недавно бывший морским дном, а до того — опять-таки сушей… Я работал в паре с одним из бандитов, в то время как Сэйго и второй «джентльмен удачи» откидывали в сторону обломки камней и давно застывшей лавы, твердой и одновременно вязкой. Так решил Мотояма, чтобы у невольников не было возможности лишний раз переброситься словечком.

Работа была не из легких. Не знаю уж, чем пользовался Танаэмон, пробиваясь вглубь, но корку из спекшихся горных пород с трудом брал даже отбойник. Впрочем, она оказалась не такой уж толстой, и дальше дело пошло живее. Через час Мотояма скомандовал нам меняться, и я уступил свой молоток Сэйго, также как и мой напарник-бандит другому бандиту.

Лихо, конечно, якудза нас «припахала», ничего не скажешь…

Первый день раскопок, ничего не принес. Второй — тоже, кроме ноющей боли во всем теле и особенно в покрытых волдырями руках, почти целый световой день державших вибрирующий пневматический молоток. Так вкалывать мне приходилось только в армии, на молодом году и «дембельском аккорде». Разумеется, под дембель работалось куда веселее. Сейчас же настроение было больше похоже на «духовское». Когда вкалываешь, за что — неизвестно, а впереди — все беспросветно и безысходно…