В итоге в эти бесплодные месяцы она занялась продажей своего имущества. В октябре провела две огромные распродажи мебели, картин и произведений восточного искусства под названием «Имущество покойного Джерома Стонборо» в Parke-Bernet Galleries на 57-й улице. Работы Пикассо, Коро, Гогена, Матисса, шестиметровая коромандельская лакированная пекинская ширма, древняя римская скульптура, афинские вазы, лошади, кувшины и безделушки эпох Тан, Минь, Юань и Сун. Эти богатства явно не из Нью-Йорка, поскольку у Гретль там не было определенного места жительства. В списках пассажиров в феврале 1937 года в качестве адреса проживания Джерома в США называется отель WaldorfAstoria. Через год Гретль указывала другой адрес: Уолл-стрит, 44, — контору биржевого брокера ее сына. В каталоге распродажи говорилось, что Джером собирал эти вещи в Париже. Неизвестно, удалось ли ей договориться о лицензии на экспорт на ее венскую коллекцию. Менеджер Parke-Bernet Galleries оценил картины Стонборо в 59 015–91 615 долларов. Но продажи разочаровали. Самую высокую цену заплатили за лот 71, «Натюрморт» Анри Матисса, он ушел за 10 400 долларов. Всего за 5200 купили суровый портрет La Femme au noeud rose Тулуз-Лотрека; за 4100 ушел «Виолончелист» Гогена и за 3800 — «Собака» Пикассо (1921). Почти все остальное было продано за цену меньшую 2000 долларов, в том числе прекрасный портрет «Женщина с ожерельем» кисти Модильяни — его купили за 400 долларов, а в мае 2007 года парное полотно, «Женщина с зеленым ожерельем», на аукционе Christie’s в Нью-Йорке оценили в 12–16 миллионов долларов. Благодаря распродаже картин удалось выручить в общей сложности 56 705 долларов. Это было не лучшее время для продаж.

Через несколько месяцев Джи задешево продал все рукописи, которые контрабандой перевез через границу в Бухе, в собрание Clarke-Whittall Библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Часть денег ушла на оффшорные счета на Бермудских островах, а некоторые — в инвестиционный траст, носящий имена Джона Стонборо и Абрахама Бинштока.

Поскольку накопления на эмиграцию Гермины и Хелены передали нацистам, Гретль и Джи решили компенсировать это по-другому. Они написали Людвигу и попросили его забрать рукописи из банка Barclay’s в Кембридже, чтобы они могли выставить и их на продажу в Вашингтоне. По меньшей мере одна из них (фортепианный концерт Моцарта К 467) на самом деле принадлежала Паулю. Людвиг уговаривал Джи пока их не продавать, ведь рынок упал, но на его уговоры Джи ответил «чертовски агрессивным» письмом, в котором обвинил дядю, что он «перестраховывается». «Я прибл. с 39 года неплохо управляю двумя с половиной состояниями, — писал он, — так что имею полное право на то, чтобы к моим мнениям и финансовым решениям проявляли больше уважения»[490].

В Швейцарии юной Хильде жилось не так просто, визы были ограничены по времени, и потому ей, детям и фройляйн Ролли постоянно угрожала экстрадиция. В начале марта 1939 года адвокат Пауля наказал ей собраться и ночным поездом ехать в Геную. Для них уже были куплены билеты на итальянский лайнер Rex, направлявшийся в Нью-Йорк. Когда они добрались до Генуи, то увидели толпы отчаявшихся людей, штурмующих корабль. Их багаж погрузили, но тут же выгрузили назад, когда обнаружили, что с их иммиграционными документами не все в порядке.

Еще две с половиной недели прошли в ожидании в Генуе, а потом они получили места на борту корабля поменьше, направлявшегося в Панаму и Вальпараисо. Virgilio, вмещавший всего на 640 пассажиров, был под завязку набит нищим, обездоленным сбродом — больше 1100 человек, бежавших из гитлеровской Европы. Хильда, которой раньше не доводилось плавать на корабле, истомилась от тоски по Австрии к тому времени, когда они добрались до Гибралтара. Их маршрут проходил через Канары, Венесуэлу, Панамский перешеек и города-близнецы Кристобаль и Колон (где их потрясло зрелище пожара, охватившего половину города), и в конце концов они прибыли в Гавану, где купили кубинские визы, сняли дом у моря и полтора года ждали, когда Пауль приедет и освободит их.

Он не мог приехать сразу же: если бы он выехал из Америки, его могли не пустить обратно. Только когда в августе 1940 года его гостевая виза наконец истекла, он полетел в Гавану. Семь месяцев Пауль жил в отеле Nacional de Cuba в бухте Сан-Лазаро, а к любовнице и детям приходил по выходным. Что бы он ни предпринимал, чтобы получить для себя и семьи постоянные визы в США, ничего не выходило, и какое-то время он думал перевезти их в Аргентину.

Хильда была набожной. Она выросла в католической вере и хотела жить в законном браке с отцом своих детей. Последние несколько лет она много страдала и многим жертвовала, храбро и мужественно сражаясь с каждой новой трудностью. Пауль не любил католическую церковь, но она уговорила его окрестить их детей в Вене и теперь, 20 августа 1940 года в Гаване, на Кубе, они стали мужем и женой, пройдя скромный официальный католический обряд бракосочетания.

В Нью-Йорке Гретль и Пауль не горели желанием встречаться, но Гретль через общих знакомых узнавала, что происходит у брата. «Я с радостью с ним увижусь, если от этого будет хоть какая-то польза, — писала она Людвигу, — но я знаю, что он меня на дух не переносит. Я это очень хорошо понимаю»[491]. Во время войны ей пришлось переписываться с младшим братом по-английски, чтобы избежать подозрения цензоров. Ей совсем это не нравилось, но это был единственный способ сообщать Людвигу новости о брате: «Подруга Пауля (с детьми) теперь на Кубе, он хочет привезти ее сюда и жениться, как только получит разрешение. Раньше я бы подумала, что это самое большое несчастье, которое выпало на его долю, но теперь! — я смотрю на тебя и мы говорим: „естественно“. Да пребудет его душа в мире»[492].

В апреле 1934 года Пауль выступил с концертом Равеля на фестивале ISCM во Флоренции, дирижировал Герман Шерхен. В зале сидел 21-летний английский композитор Бенджамин Бриттен, который приехал послушать исполнение собственной фантазии-квартета на следующий вечер. Критик The Times объявил выступление Пауля лучшим на фестивале, но Бриттен был так занят 13-летним сыном Шерхена Вулфом (позже вдохновившим его на музыку для «Молодого Аполлона»), что слушал, вероятно, вполуха. Школьником в Норфолке он услышал по радио Parergon Штрауса и записал в дневнике: «Вечером, когда я лег в постель, то услышал по радио концерт: оркестр и Пауль Витенштейн (кажется, так его зовут, леворукий пианист). Довольно хорошо, хотя мне не очень понравилась программа»[493].

В 1940 году Бриттен жил в Америке. Он приехал туда незадолго до начала войны, сбежал из Англии от сложных отношений с Вулфом. Пауль сомневался насчет музыки Бриттена и подошел к вопросу заказа осторожно. Друг Бриттена Питер Пирс вспоминает: «Мы пошли и долго с ним [Витгенштейном] говорили. Он довольно глуп, не понимает музыку Бена (!), и Бен почти ужасно рассердился, но смог совладать с собой»[494]. Через несколько дней Пауль пригласил молодого композитора и его издателя, Ханса Хайнсхаймера, к себе в гости на Риверсайд-драйв, чтобы обсудить возможность сотрудничества. Они расстались, так ничего и не решив. Чтобы добиться определенности по поводу заказа (гонорар составлял 700 долларов), Хайнсхаймер позвонил ему на следующий день и сообщил Бриттену: