Вот они зиму прожили, стали ягель копать для оленей. Жену не любил, так оставил ее в лесу:

— Посиди здесь у багажа, пока я ягель ищу. Ну и вот, сам ушел и говорит:

— Чтоб ее леший увел!

Вдруг к ней приходит ее муж Иван и говорит:

— Пойдем, я ягель нашел. Багаж-то оставь!

Вот она пошла с ним, а потом видит, что дело неладно. А тот пришел, жены нет тут. Вернулся домой. Поискали, поискали, нигде найти не могли. Так на другой и женился, которая люба была.

А она все у черта жила это время. А был сенокос, а молодые косили, стог сложили, легли спать. А черт пришел, вихрем прикинулся, стог весь разметал. Ну и вот, пришел домой, говорит:

— Твой муж стог сметал, а я раскидал.

— А где он?

— А здесь недалеко с молодой женой косит.

— Покажи мне!

Он ее принес на гору и спрашивает:

— Видишь?

А она говорит:

— Плохо вижу, спусти меня пониже.

А он говорит:

— Я пониже не могу, там трава чертополох, я ее боюсь.

— Немного-то пониже меня, — говорит, — спусти.

Ну, он ее спустил пониже. Он от нее отвернулся, она возьми да в траву и сбеги. Он ее взять не смог, а платье все сорвал с плеч. Она осталась нагишом. Вот и поползла к ним. Говорит:

— Не бойтесь меня. Я, Иван, твоя жена, только оденьте меня, я нагая.

— Мне тебя не надо, у меня другая жена.

А она говорит:

— Я вас не разведу, только оденьте меня.

Жена сняла юбку нижнюю, а он дал пиджак, она и пошла в деревню и ушла в монастырь жить.

— Я, — говорит, — вас не разведу!

У нас ведь в монастырь уходили навек.

НЕ СЫНА ХОРОНИЛ, А...

ЖИЛИ мужчина и женщина. У них был один сын. Этот сын все рос. А отец пьяница был, все проклинал, на прокляту брал. И сын заболел, и помер. Не летом, — лежал, лежал, и так его похоронили.

И вот жили, жили, и вдруг приехали поморы из Княжой (на Мурманский берег ехали) и спрашивают:

— Сколько у тебя детей?

— А никого нет. Один сын был и тот помер.

— Нет, — говорят, — он у тебя живой.

— Как живой, — говорит, — когда в земле похоронен?

— А сходи выкопай, — говорят, — ты ведь не сына хоронил, а чурку!

Ну, старик убедился — чурка и есть. Ну, поморы и сказали, как найти (сына). Стали его отворачивать. Сиди, говорят, под средней матицей, — придет. Только, говорят, не спи, а схвати левой рукой наотмашь.

Ну вот, отец сидел, сидел всю ночь у стола, под матицей. А жена все знала и взяла сон навела на него. Жена слышит, а он ничего не слышит.

Так парень стучал, стучал, и как ему молился, и ушел — заревел.

Ту ночь так и проспали. Ночь прошла. Приходит тот помор и спрашивает:

— Ну как, был ли?

— Жена говорит, что был, а я, — говорит, — проспал.

— Ну ладно, проспал, — говорит, — так теперь эту ночь сиди. Ну, сидит.

А он к избе к дверям пришел и застучал:

— Татушка, голубушка, пусти меня!

Отец опять заспал, никак не пускает.

Ну, он так хлопнул дверью, что все задрожало. Опять пошел — заревел.

Ну и помор опять зашел, спросил.

— Я, — говорит, — не слышал, а жена говорит, что грохнуло.

— Ну, — говорит, — еще третий раз приведу к тебе в избу и доведу до средней матицы, тут и поставлю: только левой рукой наотмашь возьми, — говорит.

Ну, а как только надо было прийти — он опять заспал. И как парень ни являлся ему, никак отец взять не мог.

И ушел он. И так дверями хлопнул, что все задрожало. Так и ушел. И уехал на Каменный остров (Каменный нос), поступил в монастырь.

Вот из деревни все люди ездят, его видят, а отец ездил — он ему не показался. Черт губу вырвал у него.

О НЕКРЕЩЕНОЙ ДЕВИЦЕ

ЖИЛИ мужчина с женщиной. У них было два сына. Одного девки любили, а другого не любили девки. Ну вот, он один раз повалился спать и говорит:

— Хоть бы какая некрещеная меня полюбила!

Ну и стала эта девушка некрещенная ходить каждую ночь к нему. Брат слышат с невесткой, что с кем-то он разговаривает.

— С кем это ты разговариваешь?

— Да какая-то девушка тут ко мне ходит.

— Что-то вы все: она до двенадцати часов с тобой говорит, а с двенадцати ее и нет?

— А, — говорит, — надо сходить к бабе-знахарке, может, она что и скажет?

Вот пришли к бабушке-знахарке, а бабушка и говорит:

— Если, — говорит, — крещеная, так припаси крест и пояс. И только до двенадцати часов на нее накинь. И если она крещеная, так у тебя останется, ну а если некрещеная, так не будет ее, уйдет.

Ну, он все приготовил. Она пришла, с ним разговаривает, а он в это время накинул на нее крест и пояс. Она заревела, билась, билась, так нагой и осталась. И закричала, чтоб дали ей платье.

Ну, невестка прибежала, одела ее, этот женился на ней, она и осталась у него.

Ну, а потом она рассказывает:

— Я, — говорит, — попа дочь была, и меня мать прокляла маленькую: и вот теперь двадцатый год идет, а она все возится с ребенком. Ну, поедем, — говорит, — теперь к ней нынче в гости!

И вот приехали, а мать полы моет. Ну, она запросилась на квартиру. Ну, мать не пускает, а поп ушел вечерню служить. Мать не пускает, говорит:

— Куда я вас на квартиру пущу, если у меня ребенок покою не дает, день и ночь ревет, покою нет!

— Ну, — говорит, — а ревет, так я покачаю, а ты помоешь.

Ну, она там пол намывает, а та села качать. Качала, качала, а он ревет. Она его вытащила да хрясь об пол.

Мать прибежала и кричит:

— Что ты наделала, что ты наделала!? Я двадцать лет вожусь, да не выкинула, а ты...

— Да ты посмотри, — говорит, — с