Святой отец, меня зовут Иоанна;

Я дочь простого пастуха; родилась

В местечке Дом-Реми, в приходе Тула;

Там стадо моего отца пасла

Я с детских лет…

И раз – всю ночь с усердною молитвой,

Забыв о сне, сидела я под древом –

Пречистая предстала мне; в руках

Ее был меч и знамя, но одета

Она была, как я, пастушкой и сказала:

«Узнай меня, восстань; иди от стада;

Господь тебя к иному призывает.

Возьми мое святое знамя, меч

Мой опояшь и им неустрашимо

Рази врагов народа моего…»

Но я сказала: «Мне ль, смиренной деве,

Неопытной в ужасном деле брани,

На подвиг гибельный такой дерзать?»

«Дерзай, – она рекла мне, – чистой деве

Доступно все великое земли,

Когда земной любви она не знает»[15].

Раньше она бесконечно повторяла этот отрывок и никак не могла придать голосу должной выразительности, наполнить слова нужным содержанием. Они казались ей совершенно безжизненными. Она винила во всем перевод. Роль Иоанны, дескать, невероятно трудна, ее вера – нечто довольно заурядное, и умнице Каролине не стоит даже в этом разбираться.

Все эти доводы рухнули в одночасье. Даже если она была права, и в тексте есть какие-то недостатки, особенно в том, что касается перевода, – а надо признать, что это само по себе возможно, – то в данном случае это не имеет более никакого значения, потому что каждое слово теперь наполнено содержанием и все, что слетает с ее уст, дышит странной, таинственной жизнью.

«Когда земной любви она не знает».

Эта строка точь-в-точь соответствует тому, о чем она думала! И как она раньше этого не заметила?! Ведь над этим действительно стоит подумать.

Каролина и не замечает, как бежит время. Пока она наконец не чувствует, что тело затекло и ей необходимо глотнуть свежего воздуха. Она сидела в одном и том же положении несколько часов и размышляла.

Вот и прошел долгий и удивительный день. Вечереет, Каролина отправляется на прогулку по городу.

Мягкий воздух напоен ароматами. На улице весна.

Каролина все идет и идет. Вверх-вниз по улицам.

Вдруг она оказывается в районе Эстермальм. Здесь она бывает не часто, решает осмотреться и с любопытством принимается читать названия улиц.

На улице Сибилы Каролина едва успела в последний момент остановиться, чтобы не попасть под трамвай. Вокруг так много интересного. Она, как водится, шла и не смотрела себе под ноги, из-за чего едва не случилась беда.

Но тем не менее все обошлось, трамвай вовремя затормозил, и в одном из его окон Каролина замечает человека, испуганно наблюдающего за ней. Его лицо кажется ей знакомым, но она не может вспомнить, где видела его раньше.

– Простите, – ошарашено произносит она, хотя человек в продолжившем свой путь трамвае вряд ли может ее слышать.

И тут ее осеняет, кто это… Это же Соглядатай из церкви! Давненько они не встречались. В последний раз еще зимой. Весенний воздух кружит ей голову, и она бросается вдогонку за трамваем, чтобы улыбнуться незнакомцу.

Но он не улыбается ей в ответ.

Каролина идет дальше и садится на скамейку в парке Хюмлегорден. Солнце клонится к закату, на холме Флоры расцвела голубая сцилла. Это удивительно красивое зрелище, но одиноким девушкам здесь нет отбоя от галантных кавалеров. Каролина бежит из парка прочь. И постепенно возвращается в родной квартал.

В кинотеатре на улице Святого Павла вот-вот начнется вечерний показ, Каролина покупает билет и проскальзывает в зал в последнюю минуту. Уже потушили свет. В спешке Каролина забыла посмотреть, какой фильм будут сегодня показывать. Пусть это станет сюрпризом.

Однако, хотя она почти во всем умеет найти что-нибудь интересное, на этот раз остается полностью равнодушной к фильму. Это так называемая «кинодрама» в восьми актах, или, как они называются, «в восьми сериях».

Это убожество носит название «Изнуряющий огонь» и повествует о любви, если так можно выразиться, в крайне запутанных обстоятельствах. На сей раз даже хорошо, что не слышно, что они там говорят. Обычно Каролина любит сама выдумывать реплики для разных персонажей, но для этой белиберды и трудиться не стоит.

Прежде с ней такого не случалось, и виновата ли в том Иоанна Лотарингская, которая до сих пор переполняет ее душу, или нет, но Каролина вдруг понимает, что просто-напросто не в состоянии досмотреть этот вздор до конца. И уходит из кинотеатра. Постаравшись пробраться между рядами как можно более незаметно.

Зал не полон, но, поскольку у кресел откидные сиденья, все в ее ряду вынуждены подняться, чтобы пропустить ее. Поворачиваться спиной к людям невежливо, поэтому Каролина, беспрестанно извиняясь, встречает то один, то другой недовольный взгляд. Сиденья с грохотом хлопают по спинке кресел. Ужасно неприятно.

И тут она снова сталкивается лицом к лицу с Соглядатаем. Второй раз за вечер! После того, как не видела его несколько недель! Должно быть, он вошел в зал еще позже, чем Каролина, ведь когда она проходила по ряду на свое место, она его не видела. А уж его бы она заметила.

– Прошу прощения, – шепчет она ему.

Он с серьезным видом кивает головой и на мгновение устремляет на нее взгляд. Каролина вновь пытается улыбнуться, но безответно. Соглядатай смотрит на нее так, как будто они не знакомы. Впрочем, они ведь и вправду не знакомы.

На улице пустынно. Воздух прохладный и мягкий. Она решает немного подняться по улице и посмотреть на открывающийся оттуда вид. Светит луна, стоит чарующая тишина. Все вокруг – само совершенство.

Но Иоанна ждет, Каролина должна скоро вернуться к ней. Но вначале она хочет чуть-чуть прогуляться по кладбищу. Она не была там уже так давно. Кажется, целую вечность.

На этот раз она пойдет на могилу Никандера.

По какой-то причине он похоронен вместе со Стагнелиусом, но никогда раньше Каролина не ходила туда из уважения к Никандеру, только из уважения к Стагнелиусу. Никандера Каролина не жалует. Она даже была несколько зла на него. Ведь это он перевел с немецкого «Орлеанскую деву». И Каролине совершенно не нравилось, как он с этим справился. Шиллер никогда не одобрил бы такой банальщины.

Но, быть может, она несправедлива? Теперь, когда своей игрой Каролина может вдохнуть жизнь в слова Иоанны, ей перестало казаться, будто перевод так уж плох. И это надо каким-то образом показать Никандеру. Ведь ему, бедняжке, довелось прожить тяжелую жизнь.

Впрочем, и у Стагнслиуса она была не легче.

Но Стагнелиус был великим поэтом, и это должно было как-то помогать ему в жизни. Несмотря ни на что. Если только, конечно, он сам понимал, каким хорошим поэтом он был – возможно, что и не понимал, но все же собственное величие должно было хоть немножко скрашивать его существование. Ведь он должен был ощущать хотя бы радость творчества, не говоря уже о всем прочем.