«Странно, – подумал, услышав эту информацию, Лев Иванович. – Но почему тогда Арина Данилина сказала мне, что ни разу не стреляла из «Тигра»? Зачем было обманывать?»

Голова шла кругом от всех этих догадок и версий. Как же тут уснешь? Но спать было нужно. Завтрашний, а вернее, уже сегодняшний день обещал быть напряженным. Гуров заставил лечь себя в постель и закрыл глаза. Сон пришел только под утро, но Лев Иванович проснулся уже в семь часов. От проведенной почти без сна ночи голова у него была тяжелой, а веки воспаленными.

– Хорошо еще, что не забыл включить на телефоне будильник, – проворчал он и, быстро приведя себя в порядок, спустился вниз.

Кафе-бар при гостинице уже работал, и полковник решил в этом кафе позавтракать. Неожиданно в бар вошел Примаков и, разыскав глазами Гурова, быстрым шагом направился к нему.

– А я думал, что вы еще спите, – сказал он, здороваясь с полковником за руку.

– Что ж я сюда спать, что ли, приехал? – буркнул Гуров. – Надеюсь, что за ночь никакого ЧП не произошло? – вопросительно глянул он на майора.

– Да тихо пока, и слава богу, – ответил тот и, сев рядом с Гуровым, тоже заказал себе чашку кофе. – Смотрю, спалось вам у нас не очень, – глянул он на помятое лицо Гурова. – Неудобный номер?

– Да номер-то нормальный, и не в таких приходилось ночевать, – вздохнул Лев Иванович. – Просто думы разные в голову лезли и покою не давали. Чувствую я, Тимур Михайлович, что нам с вами, кроме версии мести Данилину-старшему, нужно будет отрабатывать еще одну – месть Данилину-младшему. Ведь если подозрения, что стреляла в него женщина, подтвердятся, то нужно будет проверять всех бывших подружек Глеба Алексеевича. А их у него, как я понимаю, немало. И не только в Москве, но и тут – в Сочи и Краснодаре.

– Это вы по поводу той тени толкуете? – поинтересовался Примаков. – Может быть, его и подружка какая-нибудь пристрелила, но вот только тогда зачем этой подружке понадобилось его матушку три месяца назад убивать – вот это неясно. Ведь экспертиза показала, что оружие было применено одно и то же в обоих случаях. А уж если окажется, что стреляли из карабина замминистра, то я совсем в растерянности, – развел руками Примаков.

– Ну, пока мы точно не знаем, из чьего карабина были произведены оба выстрела, нужно проверять разные версии. Мы ведь с вами, Тимур Михайлович, точно не знаем, какое отношение к этим подружкам было у маменьки, которая просто обожала своего сынка, – возразил Примакову Гуров. – Может, именно из-за нее он эту обиженную подружку и бросил. Допустим, не по нраву она маменьке пришлась – не ко двору, так сказать. Вот с нее, с разлучницы, потому и начали. Не с папеньки же начинать, которому было все равно, на ком женится его приемный сын.

– Тоже правильно, – согласился с доводами Льва Ивановича Примаков.

– Ты, Тимур Михайлович, допивай кофе, и идем уже работать, – поторопил коллегу Гуров. – Мне сегодня нужно обязательно с невесткой, с этой Ариной, поговорить да с гостями разобраться – кто они и что они. Вдруг среди них найдется какая-нибудь бывшая любовь Глеба, которую он по доброте своей пригласил на свадьбу?

Станислав без труда разыскал в Пушкине семью Котенковых – их адрес был у него с самого начала следствия. Но вот разговорить их у него получалось с трудом. Если бы не его служебное удостоверение, они бы и в квартиру оперативника не впустили.

– Я все понимаю! – убеждал их Станислав. – Потерять ребенка – это тяжелое испытание. Вдобавок впереди брезжит надежда, что его еще можно вылечить, но этой надежды напрочь лишают такие, как Данилина… Поверьте, я целиком на вашей стороне. Меня не стоит опасаться. Все, что вы тут мне скажете, останется между нами.

– Все, что мы хотели сказать, – угрюмо ответил Дмитрий Котенков, – мы уже сказали в суде. Нам с женой добавить нечего.

– Ну, хорошо, – согласился Станислав. – Не хотите говорить о тех, кто еще пострадал от фонда, тогда хотя бы ответьте на такой вопрос: вы знали Глеба Алексеевича Данилина?

Супруги удивленно переглянулись.

– Нет, мы общались только с директором фонда – Данилиной Галиной Владимировной и с… как там его? – спросил у жены Котенков.

– С Ильей Андреевичем Додоновым, – ответила Александра Витальевна. – Он, насколько я поняла, как раз и заведует распределением средств фонда. Во всяком случае, – она пожала худеньким плечиком, – именно он подписал отказ, который нам выслали по почте.

– А с ним лично вы общались? – нахмурился Крячко.

– Мы его видели только в суде, где он был с адвокатом. Он и представлял в суде интересы фонда. Сама директор там даже не появлялась. Наверное, совесть замучила, – презрительно хмыкнул Котенков. – Побоялась прийти и посмотреть нам в глаза. Никакого Глеба Алексеевича мы в фонде не видели. Ни когда в офис к ним приходили и заявление с просьбой оказать помощь писали, ни когда в суде проводились разбирательства по делу.

– Может, совесть и замучила, может, и побоялась, – пробормотал, нахмурившись, Крячко. Он немного подумал и сказал: – Понимаете, какое дело… Кроме директора фонда, был убит еще и ее сын. Он тоже работал в фонде, и вполне возможно, что убит был не случайно. Все улики указывают на то, что и его мать, и его убили из одного и того же оружия. Нам нужно выяснить, нет ли тут связи с теми, кто, может быть, как и вы, был обманут фондом…

– Наверняка это какие-то внутренние разборки, – высказал предположение Котенков. – Деньги не поделили или еще что-то… Вы лучше внутреннее расследование проведите в этом фонде. Если этот Глеб Алексеевич тоже работал в нем, был, так сказать, при маме, то наверняка что-то у них нечисто было в самой организации.

– Да мы и не знаем никого, кто мог бы еще пострадать от фонда, – добавила Котенкова. – Мы когда в суд собирались подавать, пытались через соцсети найти еще кого-нибудь, кто, как мы, пострадал, но, – она пожала плечами, – никто так и не откликнулся. А слушания в суде были закрытыми.

– Ладно. – Крячко встал и, пожав супругам руки, стал прощался с ними: – Спасибо, что не отказались поговорить. Не буду вас больше беспокоить.

Он развернулся и совсем уж было собрался уходить, как Александра, взяв его за рукав, остановила и тихо произнесла:

– Знаете, а нам ее совсем даже не жалко, эту Данилину. Муж мой сгоряча, конечно же, тогда ляпнул, что доберется до нее. Но если честно, то будь моя воля, я бы ее сама своими руками…

Она заплакала, а муж при этом сердито посмотрел на Крячко и, обняв женщину, сказал:

– Не думаю, что кто-то после того, как потерял своего ребенка из-за этих… будет желать для них чего-то другого, кроме смерти. Но чтобы убить, нужно и самому иметь холодное сердце. Так что вряд ли кто-то из пострадавших, если они и есть, замарал о них руки. Всем нам и своего горя хватает.

Станислав вышел из полутемного подъезда на яркий солнечный свет, прищурился, немного постоял в раздумье и направился к машине. В кармане зазвонил телефон.