Если Тимур и послужил делу распространения ислама, то опосредованно, через вынужденное мирное сожительство шаманистов и мусульман, мирволение дервишам и, может быть, главным образом, поддерживая международную торговлю: точно известно, что мусульманские купцы расходились по ближним и дальним странам с Кораном в руках…

Вместо империи Тамерлан построил прекрасное, мирное, процветающее, авторитетное, хорошо управляемое и относительно монолитное государство; по меньшей мере такое, каким оно тогда могло быть, имея своим населением тюрок и иранцев, живших в границах обширного Ирана; и ничто не указывало на то, что из чрева его не возникнет великой империи и что он сам не будет долгожителем. Ничего не упуская из виду и заглядывая далеко вперед, учитывая способности сыновей и внуков, Тимур пытался создать систему наследования, наиболее удовлетворяющую условиям тюрко-монгольского мира, который (и это один из его главных недостатков), как мы теперь знаем, таковой не имел никогда и нигде на своих землях, даже в Османской империи.

Ничто не сделалось так, как хотелось Великому эмиру. На трон взошел вовсе не назначенный наследник. Без распрей из-за наследства не обошлось. Не только были оставлены в покое ранее обескровленные страны, некоторые из которых становились опасными, но сама держава не смогла сохранить единство и очень скоро потеряла часть земель; через сотню лет от нее не осталось ничего. Но здесь тоже возлагать на Тимура всю вину нельзя; впрочем, не надо забывать и того, что дети представляют собой то, какими их сотворили родители и что они в них вложили. [258]

Соблюдая верность тюрко-монгольской традиции, Тимур выделил по отдельному уделу каждому сыну и внуку. Вместе с тем им было высказано пожелание, чтобы у кормила власти встал его внук Пир-Мухаммед, старший сын Джахангира, его собственного старшего сына. Этот порядок, когда наследника назначают согласно принципу первородства (кстати, весьма плодотворному), для тюрок традиционным не был, и Великий эмир в данном случае более руководствовался общепризнанными достоинствами юного наследника, чем его местом в семейной иерархии. Когда бы Тимурова воля была исполнена, весь ход истории Тимуридов — и, как следствие, история мира — возможно, принял бы совершенно иное направление.

В Отраре смерть Великого эмира вызвала всеобщее смятение. Одни никак не желали отказываться от похода на Китай; другим хотелось устроить покойному грандиозные похороны. Голова шла кругом у всех. Вместо того чтобы кончину государя сохранить в тайне, весть о ней разгласили всем городам и всему миру. Пир-Мухаммед был далеко, в Кандагаре, в нынешнем Афганистане, и трагическую новость узнал последним. Халиль, сын Мираншаха и Хан-заде, находился ближе, в Ташкенте, и был уведомлен прежде всех. Посредством интриг добившись того, что подчиненные ему войска провозгласили его государем, он вступил в Самарканд, а в марте 1405 года уже сидел на троне. Эмиры, братья — единоутробные и двоюродные, — объявив его узурпатором, отказались ему повиноваться и восстали. О китайской кампании говорить уже не приходилось: надо было восстанавливать порядок в стране, что в основном удалось.

Халиль был молод, красив, элегантен, щедр, ласков и любезен. Очаровав всех поначалу, он быстро, благодаря немыслимому поведению, сделался ненавистным. Безумно влюбленный в бывшую наложницу по имени Шади-Мульк, взятую в каком-то гареме, он превратил ее во владычицу всей империи. Она разорила казну, сделала своего слугу министром и раздала высшие должности оставшейся прислуге. Нажив себе врагов среди вельмож, она решила помириться с ними, раздав им в жены наложниц и вдов Тамерлана. Разразился грандиозный скандал. Шахрух, младший сын Тамерлана, не любивший ни войн, ни власти и вступивший в некое религиозное братство, решил вмешаться: он покинул свою гератскую резиденцию, сбросил с престола племянника и ко всеобщему одобрению занял его место (1407). Поручив управление Самаркандом своему сыну Улугбеку, будущему астроному, в ту пору еще очень юному, он возвратился в Хорасан. [259]

Опаснейший кризис был преодолен; однако, при всей его скоротечности, он оказался чреватым серьезными последствиями. В степях севернее и восточнее Трансоксианы вновь появились кочевники. Возглавившие после Тохтамыша Золотую Орду ханы удержаться в Азии, то есть на землях восточнее Урала, ранее принадлежавших Синей Орде, не смогли. Эти территории перешли к потомкам Шайбана, сына Джучи, то есть внука Чингисхана. Шайбаниды стали называть себя узбеками. Под водительством энергичного вождя Абулхайра (1422–1468) они захватили почти весь край восточнее Урала и севернее Сырдарьи. Они свели на нет власть Тимуридов в степях и закрепились на границе Трансоксианы, и с той поры их давление на нее не прекращалось.

Находившиеся еще восточнее моголистанские ханы, несмотря на превентивную кампанию, осуществленную Улугбеком, проявив выдержку и осторожность, перегруппировали свои силы и отвоевали когда-то утраченные территории; они уничтожили все базы, созданные Тимуром в ходе подготовки нападения на Китай, восстановили свою власть над поречьем Или и сделались владетелями Ташкента, Кашга-рии и бассейна Тарима.

В Золотой Орде никакого возрождения не наблюдалось, лишь какие-то предсмертные судороги. В свое время Тимур нанес ей сокрушительный удар и на ее трон посадил Тимура-Кутлуга (1389–1400), который, получая от него поддержку — по меньшей мере моральную, — одержал над литовцами крупную победу на Ворскле (1399). Его последователи, Шадибек (1400–1402) и Пулад (1402–1412), успели какое-то время пожить в свое удовольствие, тогда как власть фактически перешла в руки временщика Едигея. В 1408 году он потребовал от русских княжеств уплаты оброка, сжег Нижний Новгород, Городец и двинулся на Москву, откуда ушел, удовлетворившись расплывчатыми обещаниями, что позволяет нам сделать предположение о его силе и уверенности в себе. Именно тогда Москва возглавила славянский Крестовый поход против тюрок, оказавшийся таким успешным. В 1430 году начался распад Орды: один из потомков Джучи создал свой собственный улус, Крымский, простиравшийся от верховья Дона до низовьев Днепра; пятнадцать лет спустя Тохтамышев внук объявил себя единовластным хозяином Казанской области; в 1466 году еще более мелкий улус сформировался вокруг Астрахани. Ни у одного из них не имелось средств для сопротивления возраставшему давлению русских, что усугублялось упрямым непризнанием их авторитета кочевыми племенами. Ведать всей Индией Тимур поставил наместника, выбранного из числа афганских военачальников и называвшего себя родственником пророка. Его имя было Хизир-хан. Далее Пенджаба его власть так и не распространилась. По кончине «хозяина», решив, что руки у него свободны, он принялся за переустройство себе во благо разрушенного Тимуром Делийского царства. Вступив в свою столицу в 1414 году, афганец основал династию Саидов. Но то было только подобие восстановления: тюрки лишились всех своих должностей, государство осталось слабым, а политическая обстановка была неопределенной. Саиды очень скоро уступили свое место династии Лоди, людей более энергичных, которые, однако, как ни силились, так и не смогли привести к покорности мусульманские государства Северной Индии, зачастую созданные в античные времена. Казалось, что на Индийском субконтиненте ислам утратил свой престиж навеки. Однако по странной прихоти Его Величества Случая не кто иной, как последний потомок Тамерлана, Бабур, в начале XVI века стал не только «автором» его возрождения, но и основателем одной из блистательнейших империй на земле. Нет, не Делийского царства, а именно Индийской империи, более известной, как империя Великих Моголов. [260]